Пятое Евангелие. Йен Колдуэлл

остались лишь голоса играющих в садах детей, потому что нашим родителям надо было побыть одним. Переживания ранили моего отца слишком глубоко, он от них так и не оправился. Майкл Блэк его покинул. Телефонные звонки от старых друзей – от друзей-православных – сошли на нет. Сердечный удар настиг отца два месяца спустя.

      – Послушай меня, – прошептал я. – Это – не твоя забота.

      Симон прищурился.

      – Мой рейс на Анкару вылетает через четыре часа. Его рейс на Урфу – только на следующей неделе. Мне нужно, чтобы ты последил за ним до его отъезда.

      Я ждал. Во взгляде брата сквозило что-то еще.

      – Уго хочет попросить тебя об одолжении, – сказал Симон. – Если не захочешь этого делать для него, тогда я прошу, чтобы ты сделал это для меня.

      По коридору к нам приближалась тень Ногары. Она остановилась, когда самого доктора еще не было видно, и, как актер, готовящийся к выходу на сцену, Ногара перекрестился. В левой руке он держал что-то длинное и тонкое.

      – Вот увидишь, – прошептал Симон, – когда Уго расскажет тебе, что он отыскал, ты тоже в него поверишь.

      Ногара вернулся с отрезом ткани. Он развернул его, повесив на бельевую веревку, и исполненным почтения тоном произнес:

      – Уверен, что в представлении это не нуждается.

      Я застыл. Передо мной было изображение, которое многие годы пролежало нетронутым в моей памяти: два силуэта цвета ржавчины, соединенные вместе головами, один – человек спереди, другой – сзади. Поверх силуэтов виднелись пятна крови: вокруг головы, от тернового венца; на спине, от бичевания; и под ребром, от удара копьем в бок.

      – Репродукция Святой плащаницы в масштабе один к одному, – сказал Ногара, подняв руку, но не дотрагиваясь до полотна. – Четырнадцать футов в длину, четыре фута в ширину.

      Изображение вызывало у меня странное беспокойство. Древняя традиция восточных христиан, как православных, так и католиков, состоит в том, что иконы – это портреты святых и апостолов, которые веками аккуратно копируются один с другого. Царицей всех этих изображений поистине являлась Святая плащаница, образ, лежащий в сердце нашей веры.

      Кроме того, плащаница – величайшая наша реликвия. В Библии сказано, что кости Елисея воскресили человека из мертвых и что недужные исцелялись, прикоснувшись к одеждам Иисуса, и поэтому по сей день каждый католический алтарь и каждый православный антиминс[6] хранят внутри реликвию. Почти ни одна из них не может похвастаться тем, что касалась Господа, и лишь плащаница может считаться его автопортретом. Еще никогда не лишали статуса настолько важный священный предмет.

      Но и после углеродной датировки церковь не переносила плащаницу в музей, хотя и прятать ее подальше тоже не стала. Кардинал Турина сказал, что теперь неправильно называть плащаницу реликвией, но приказа убрать полотно из собора не отдал. После радиоуглеродного анализа Иоанн Павел не ездил к плащанице десять лет. Но когда все же приехал, то назвал плащаницу даром Бога и призвал ученых продолжать ее изу чение. С тех пор плащаница так и осталась в наших сердцах – в

6

Платок со вшитой частицей мощей, которым покрывается алтарь.