Круги в пустоте. Виталий Каплан

дразнили в детстве, а он – тощий, освобожденный от физкультуры очкарик, лишь хмуро огрызался, а дома давал волю слезам и фантазиям, что бы он сотворил со своими мучителями. В распаленных мечтах Витька то превращал их в кукол, сослав на воспитание к Карабасу-Барабасу, то делал персонажами страшных сказок, то попросту переводил в школу для уродов. И пускай отец убеждал его: “Терпи, мало ли придурков, а фамилия наша древняя, белорусская, известна еще с семнадцатого века. И запомни, ты не Петрушка, ты Петрушко. “О” на конце, понимаешь!” – Витя все равно клял судьбу, что так несправедливо ударила его, и совершенно серьезно собирался менять фамилию при получении паспорта. Но то, о чем мечталось в десять лет, в шестнадцать показалось убогой трусостью. Да и отец бы смертельно оскорбился. “Род Петрушко не должен прерваться из-за твоих соплей!”

      А ведь, если копнуть глубже, именно фамилии он и обязан многим в своей судьбе. Одноклассники травили его, насмехались – и он, не желая вечно оставаться беззащитной мишенью, записался на самбо, скрыв все свои болячки – и ревматизм, и хронический тонзилит, и дистонию. Для этого пришлось украсть чистый бланк справки, и он пошел на это, трясясь от ужаса – когда, при очередном визите к врачу, тот зачем-то вышел из кабинета, оставив юного пациента на секундочку одного. Потом пришлось тщательно подделывать почерк – впрочем, у него всегда были способности к каллиграфии. А в результате – третье место на городских юношеских соревнованиях, и дружба с Михой Сулимовым, занимавшимся в той же секции, и за компанию с ним поданное заявление в военное училище, а уже потом был немногословный майор из органов, обративший почему-то внимание на ничем не выделявшегося курсанта, и он ответил согласием, предложение майора льстило, и юному взору открывались какие-то волшебные перспективы… так и оставшиеся сказкой. Может быть, и к счастью. Бегать с пистолетами ему не довелось, служил он в экономическом управлении, пока, в угаре перестройки, капитану Петрушко не предложили перевестись в только что созданный специальный отдел, замаскированный под вывеской оборонной шарашки. Хорошо, что с Настей он познакомился лишь спустя два года после этого. Дело ведь не только в неразглашении, секретности и прочих само собой разумеющихся делах. Главное – воспитанная в вольнодумной, едва ли не в диссидентской обстановке, Настя на дух не переносила любые спецслужбы, а уж госбезопасность ненавидела пылко и страстно. Полковник Петрушко боялся и представить, что она когда-нибудь узнает правду.

      Но ладно, это все лирика, а вот Лешка… Того дразнили не менее изощренно. И ведь ничего не поделаешь, переводить из школы в школу бессмысленно, дети всюду дети, а менять привычную обстановку – само по себе достаточная травма. Домашнее обучение тоже пришлось отвергнуть – все-таки мальчик не должен расти оранжерейным овощем, ему необходим коллектив сверстников. Конечно, пришлось деликатно поговорить с учителями и с некоторыми детьми. Дети, к удивлению Петрушко-старшего, оказались понятливее взрослых.