Познавание ведьм. Москва-1984. Игорь Олен

так как моя стиливая манера своиобычна, Фёдор Иванович.

      – На-Горá Александр Матвеевич, – он поправил не оборачиваясь. – Оставьте адрес, я позвоню… Велите ему вылезать к чертям.

      – Хрю! – встрял Прохиндей поёрзав.

      – Только звоните ночью, – жеманничала Алгаритма. – Днём я творю, вникаете? Живу я здесь рядом, в проулке. В Среднениколопесковском поблизости. Маленькая манса-ардочка в стиле ретро… Ах! Сядем под абажуром, будим беседовать о по-эзии и искус-стве. Московские дворики снегом покрыты… Свежесть и сила, свежесть и сила! Хоть до утра. Вникаете?

      – Понимаю, – оценивающе смотрел На-Горá.

      – Хрю же!

      – Можно надеяться?

      – В следующем, ноябрьском, номере – нет, – честно сказал На-Горá, промча взором по простыне, в кою пряталась гостья. – Никак. Полный шкаф рукописей. Очерёдность. Может, нынче же вам звякну, дивная.

      – Ни прощаюсь тогда, ни прощаюсь… – тянула кокетливо та вставая. – В шкафе мне нет конкурентов. Вникаете?

      – Понимаю, – галантно кивнул он.

      В мгновенье ведьма исчезла в дверной под ключ скважине, оставив лишь простынь к смущению На-Горы, помявшего край руками. – Дура. По-эзии и искус-стве… – передразнил всезнающий человек. – Однако смазлива и обитает рядом… – Волосы у него поднялись в волненьи. Он прошёл взять папку, чтоб узнать её имя и позвонить спустя час. – Цветаева. Из неизданного… – Усмехнувшись, он потянул тесёмку. Зашелестели переворачиваемые толстым пальцем страницы.

      Заголосил телефон: «Саша? Эт» Перекриков». – «А-а, заходи, брат, вёрстку сдаём. Звонко, знаешь, написано, с оптимизмом, как любят». – «Лады. Ну, бегу…» На-Горá, бросив трубку, стал лихорадочно вспоминать, кто б сделал ему фотокопию этой рукописи, ведь Цветаеву не издавали, творчество её было тогда дефицитом.

      – Да хрю!

      Дз-з-з!!

      «Слушаю». – «Александр Матвеич? Я от Ухерина. Пётр Ильич просил…» – «Догадываюсь, о чём вы. Сильная, искренняя поэзия! Отдел упоённо читал! Передайте Петру Ильичу: в новом номере… Сам забегу к вам с вёрсткой… Я изумлён! Министр, поглощённый, можно сказать, государственными масштабами, с гением выразил себя в слове!.. Да, совершеннейшее почтение от меня, На-Горы, уважаемому Петру Ильичу».

      Он, бросив папку с Цветаевой в стол, отбежал к шкафу за злободневным, где и застыл на миг, чтоб потом извлекать содержимое и шептать: – Что?!! Данте, неизданное… неизданное Шекспира… Блок, вновь неизданное… Бред… Где Риммы Синичкиной «Слышу душу»? «Радужные горизонты» Пенкина? Пётр Ильич где с «Записками коммуниста-партийца…»?

      Он заметался, переворачивая в шкафах и на полках бумажные стопы рукописей.

      – Хрю!

      – Вы здесь? – Подскочив, На-Горá выкорчевал Прохиндея из форточки да схватил за грудки. – Стоп клоуничать, вы!!! Где рукописи?!

      – Хрю!

      – Хрю – и я могу, чёрт дери! Что прикажете мне печатать?! Вашего Данте… хлам этот ваш?! Фамилия ваша не Подсиделов, хрю?! А – в милицию! Разберёмся, что