Познавание ведьм. Москва-1984. Игорь Олен

где мой там собственность!

      Ухахатываясь, дразня Воротилу Финансовича, забулдыги ушли, помышляя притом, что в каком-нибудь цирке за говорящую птицу дадут рублей сто или двести: хватит на выпивку.

      Прохиндей, застонав, рухнул в кресло, что было в комнате. – Боже! Скандал! Международный! Я влип… Матушки-светы!

      – Молчите, – вставила ведьма, пришедшая в колдовское своё состояние (Прохиндей узрел белый ком в прядях чёрных волос). – Продадут вашу птицу, как и сказали, в цирк, ничего с ней не сделают.

      – Знаю о вас… – Прохиндей, выдав это, вспрыгнул на подоконник, влез в форточку первой рамы, чтоб звать милицию. Алгаритма немедленно отвела створку внутрь, захлопнув внешнюю форточку, чрез которую оба влезли минут пять назад легко. Прохиндей, осознав, что тщится напрасно, смолк и вспотел, как рыба.

      – Правильно, – молвила Алгаритма. – Что горло драть? Я вылезу, да хоть в щель, и всё, мне просто. А вас застанут – инкриминируют ограбление. Восемь лет по статье сто какой-то там.

      – Боже мой!.. У меня планы! Вытащите меня! Пожалуйста! – ныл, дёргаясь, Прохиндей.

      – Однако… Засели крепко… – дёрнула его ведьма. – Без колдовства не вытащу, ногти сломаю. – Она показала их, длинные (Прохиндей содрогнулся). – Лучше висите там. Завтра хозяева вам помогут.

      – Где мы? – залопотал Прохиндей, подрыгав ногами в чёрных ботинках.

      – Мы? Нет – вы. Я здесь временно. Но, возможно, останусь, раз опоздала на шабаш… Мы в альманахе «Ква-ква», конкретно в отделе поэзии.

      – Угодил-то! – вскричал Прохиндей, биясь всем телом. Потом он обмяк заплакав. – В мои сорок лет здесь… в форточке, как затычка! И дожидаться, когда придут писаки и пропечатают!

      – Не пропечатает вас никто… – Алгаритма, пройдя, вытащила из шкафа папку-вторую, кинула их на стол, цитируя: – Ишь, берёзонька в поле… Гуденье завода с душой в унисон… Помнится время суровой годины…

      Папки плюхались и выплёскивали в Прохиндея бесполый, действенный оптимизм, порой рыцарски уступавший место восторгам, печалям, также волнениям ищущих настоящей любви зрелых дам и терзаниям юных талантливых заместителей косных начальников. Грохотали заводы, пахались поля, метро уносили людей на труд, отмеченный борьбой мнений, конфликтами и страстями на почве отстаиванья идей марксизма-и-ленинизма… А чтоб торчал кто в форточке иль какой-нибудь там нач. пом. потерял нос – сего не было.

      – Это ведь не реальность – значит, не позитивно, значит, не нужно, – кончила Алгаритма с папками.

      – Хватит в меня с них брызгать! – нёс Прохиндей. – Я с той вороной и вами ужас пережил, а оказывается, это всё не реальность?! Тогда почему торчу здесь, в форточке, а вы брызгаете в меня чем-то с папок, не знаю как звать вас, кстати уж?

      – Ивановна. Алгаритма Ивановна.

      – По мне, – настаивал Прохиндей, – лучше жить в их реальности без ужаснейших ужасов, чем страдать в нереальности, о какой, ко всему,