Альтист Данилов. Владимир Орлов

люди», – подумал Данилов.

      Нутриевая шапка благополучно висела на неровном загнутом углу оцинкованного корыта, и Данилов ее тотчас же снял. «Цела шапка-то, – подумал он растроганно. – И верно, серьезные люди. С такими можно иметь дело».

      И опять в прихожей появился румяный Ростовцев, окончивший два института, махорочный дымок исходил из его федоровской трубки, а на плече у Ростовцева сидел зеленый попугай. «Нет, точно злодей», – рассудил Данилов.

      На воздухе Данилов подумал: «Ну вот, будет Клавдии наука за ее скупердяйство!» Однако тут он нашел, что чувствует себя обиженным или раздосадованным, будто это его, а не Клавдию, упрекнули в забывчивости и легкомыслии и перенесли в конец очереди. Он видел теперь в истории с лишением номера попрание справедливости. «Какое они имеют право! – возмутился Данилов. – Нет, это дело так оставить нельзя… Да я их разнесу! Тоже мне бюрократы!»

      Он позвонил из автомата Клавдии.

      – Данилов, слушай! – горным ручьем зазвенела в трубке Клавдия. – Я тебе звоню, звоню, а ты вот где! Я тебе сейчас все расскажу, как у нас идут дела с Войновым, ты порадуешься за меня. А сейчас скажи, ты отметился?

      – Я-то отметился… – сказал Данилов.

      – И прекрасно! Я всегда знала, что ты чудесный, милый человек. Слушай, вчера я вязала Войнову шерстяные носки, ты знаешь, чего мне это стоит, но я связала пятку! И при этом поддерживала с ним светский разговор… А утром, представь, он любит морковное желе и бульон с фрикадельками, я все приготовила, да еще как!..

      «Мне хоть бы раз связала носки», – подумал Данилов и сказал сурово:

      – Уволь меня. Меня не интересуют ни пятки, ни фрикадельки, ни профессор Войнов, ни твоя у него стажировка!

      – Ну, Данилов…

      – Я-то отметился, но тебя не отметили, а перевели в конец очереди.

      – Я так и знала! Так и знала! Ты пожадничал?

      – Не надо было ставить меня в глупое положение, могла бы предупредить о взносе и передать мне деньги.

      – Ах, наказание какое! Ты просто бессердечный человек! Ну свои бы дал или занял у кого!

      – Спасибо за совет.

      – Что же делать-то теперь?

      – Не знаю… И кто эти будохлопы? Хлопобуды эти?

      – Тише, тише… это тайна…

      – Вот и хорошо. И все твои заботы будут для меня теперь тайной. Список я тебе перешлю по почте…

      – Погоди… Это не для телефона. Ты где?

      – На Горького. Сейчас зайду в кулинарию.

      – Хорошо, через двадцать минут я буду там!

      «Нужна ты мне!» – думал Данилов, стоя в кофейне бывшего магазина «Украина» и пережевывая бутерброд с жирной, словно на ней полагалось жарить, любительской колбасой. Как все было нелепо! Сам он, Данилов, стоял на краю жизни, вихри внутренней музыки и предчувствия того, что он в музыке должен сделать, мучили его. Наташа, несмотря на все отчаянные усилия воли Данилова, никак не выходила из его сердца и его души, альт, может быть, исчез навсегда, и каково от сознания этого было Данилову, а он занимался какой-то чепухой, будто бы опять был связан с совершенно чужой, неприятной ему женщиной, пустой и взбалмошной