Русский Париж. Елена Крюкова

сдобой; еще – странно, здесь, на вокзале – молотым кофе. Она сглотнула. Есть захотелось.

      Брось, Анна, не хнычь, терпи! Как мать твоя покойница говорила: «Не балуй себя едой и питьем! Чем слаще ешь – тем горше плакать будешь на Страшном Суде!»

      – Вот мы и в Париже, Семушка.

      Повернулась к нему всем корпусом, как в танце. Он испугался: вдруг за руку возьмет и сейчас тут, на перроне, затанцует?! Засмеялась, прочитав его мысли. Он криво улыбнулся в ответ.

      Куда сейчас? А Бог весть куда. У Семена адрес, он поведет их, поводырь!

      На привокзальной площади взяли такси. Седой благообразный таксист помог им погрузить в авто багаж. Услышав, как супруги по-русски переговариваются, по-русски вымолвил:

      – Я тоже русский. Вы откуда? Из Петербурга? Речь питерская, по выговору!

      – Из Москвы, – сказала Анна, не глядя на таксиста. – А вы из Питера?

      Слеза уже бежала, дрянь такая, по щеке.

      – Из Питера! Я ведь генерал, друзья мои! Я – друг Юденича. Погибла Россия!

      Не глядела на него – боялась разрыдаться в голос. Старик тоже плакал.

      Как он хорошо сказал – не «господа», а «друзья».

      – Вам куда, милые? Без денег довезу!

      Семен сунул таксисту-генералу записку.

      – А, улица Руве, девятнадцатый район! Не из роскошных местечко… Рабочие живут. Железная дорога рядом, фабрики… Бойни неподалеку… запахи, крики… ни парка, ни бульвара, где детишек-то будете выгуливать, бедные вы мои?

      Правильно, бедные, жестко думала Анна, по поклаже видать.

      – Мы временно там. Остановимся у знакомых, потом квартиру найдем.

      – Господи, сначала работу найдите!

      Автомобиль шуршал шинами по асфальту. Анна тупо, слепо молчала. Молчал и Семен. Дети щебетали как птички, прилипли личиками к стеклам, восторженно разглядывали Париж, как давнюю, невозможную новогоднюю елку в свечах и игрушках.

      Когда семья вышла из такси и Семен расплатился с водителем, насильно засунув ему в руку купюру, бывший генерал широким крестом перекрестил их и прошептал:

      – Помоги вам Господи, помоги.

      *

      Ярко, больно блестит на солнце сине-зеленое, веселое море.

      На вкус терпко-соленое. Цветом – то как прозрачно-зеленые грозди винограда Марсанн и Русанн, то как густо-синяя, сизо-лиловая тяжелая, будто кованая гроздь Мурведр.

      Русанн, Марсанн – женские имена звучат переборами лютни, аккордами арфы. Юг! Благословенный!

      И берег-то назван в честь моря – Лазурным.

      Издавна здесь именитые люди селились. Замки графы, герцоги на приморских склонах возводили. Солнце ласкает землю, целует! Боже, сколько виноградников здесь – стекают с кудрявых гор к морю, бегут, кудрявые зеленые овечки, к его плоскому синему, жестяному подносу! А на подносе – белые корабли, как белые фужеры, утлые лодчонки – крохотные рюмки; и замок Иф близ Марселя, где узники томятся, – темный, старинный коньячный бокал! Пей не хочу! Опьяней от красоты мира!

      Ницца –