Русский Париж. Елена Крюкова

разрезали вкривь и вкось красное лицо Рауля. – Вы будете моим душеприказчиком!

      Рауль онемел от ужаса и смеха.

      – Но вы же такая молодая!

      – Я умру, как все! – И опять хохотать, теперь уж музыкально: в голос.

      – Тише, мадемуазель… хозяев разбудите…

      Алина приблизила лицо к его лицу. Они вдвоем были похожи на детишек, строящих на берегу рыцарский замок из сырого песка.

      – И разбужу. И что? Да не спят они. Вета меня ненавидит, а Петруша ждет, что я к нему в спальню приду. А я – не приду! Я – свободна! Что хочу, то и делаю!

      – А что я…

      Алина поняла. Ее губы коснулись его алого уха. Шептала быстро, взахлеб:

      – Я тоже пишу. Стихи! И рассказы! И – дневник веду! Господи, какой же хороший дневник! Мне будет жалко, если я вдруг умру, а все это добро пропадет! У меня в комнате сундук. Там мои бумаги! Я напишу… завещанье… на вас!

      Рауль глядел в юное, смуглое, румяное, веселое лицо – и ничего не понимал. Голова кружилась. «Шутит девчонка…»

      – И у нотариуса заверю! Дайте мне ваш адрес, чтобы я могла вам бумагу прислать!

      Рауль, вытаскивая из кармана визитку, опять коснулся ногой ее ноги, и новая волна краски накатила, застлала глаза. Алина цапнула визитку, как кошка.

      – А, в Ницце живете! Рядом! Так я и думала!

      Обняла за шею. Быстро, жгуче поцеловала в щеку. Побежала к двери.

      Куколка. Милая, нежная куколка. Ручки тряпичные, гибкие. Губки сердечком.

      Остановилась. Подумала секунду. Подбежала опять к дивану, нагнулась – и поцеловала мальчика в губы.

      И тогда уж выбежала совсем.

      *

      Когда адмирал с семейством и Рауль уезжали восвояси, Рауль, сидя в пролетке, крепко прижимал к животу маленький сундучок. В сундучке лежали рукописи Алины Красновой. Молодая, а столько уже написала. Он завидовал. А сколько еще напишет! Зачем она отдала ему бумаги? Чтобы Вета не прочитала, как Алина любит ее мужа? А может, она и правда скоро умрет? Господи, спаси взбалмошную девочку: от болезни, безвременной смерти и от греха. Пролетка катила. Терпко, остро пахло хвоей прованской длинноиглой сосны: будто дамскими пряными, восточными духами. Доносился грохот прибоя. Лика и Лиля дулись друг на друга. Адмирал вытирал лоб батистовым платком. Жара стояла в Ницце в этом году.

      Глава вторая

      Горький сполох тугого огня

      Средь задымленного Парижа —

      Золотая мышца коня,

      Хвост сверкающий, медно-рыжий…

      Жанна, милая! Холодно ль

      Под вуалью дождей запрудных?

      Под землей давно твой король

      Спит чугунным сном непробудным.

Анна Царева. «Золотая Жанна»

      Семья Лидии Чекрыгиной переселилась в Париж сразу после революции. Перешла из России во Францию, как по воздуху, по облакам. Да нет: по кровавой земле. Лидия вспомнить не могла, как ехали, шли, брели, голодали; ревели в три ручья; как сынка,