Брат герцога. Михаил Волконский

мать моя, припеваючи. Счастливее других была, замужних. И всякой, кому добра желаю, посоветую моему примеру последовать, а тебе, Наташа, я желаю добра всей душой, всем сердцем, вот как!

      – Ну, вот видите! – опять усмехнулась Наташа.

      – Так, значит, отказывать барону-то?

      – Ну, разумеется.

      Олуньева задумалась. Нелегко было отказать такому человеку, в особенности если угроза баронессы, что сам герцог сватом приедет, сбудется.

      – Видишь, дело в чем, моя милая, – снова заговорила она, помолчав, – отказать-то я рада, но как это сделать?

      Личико Наташи стало серьезнее.

      – Как сделать? Ну, как обыкновенно… Я не знаю…

      – Случай-то необыкновенный: ведь если герцог захочет удружить брату…

      Только теперь, при этих словах тетки, Наташа сознательно подумала о том, какой человек хочет стать ее мужем. Сначала она с легкомыслием молоденькой, не знавшей еще серьезной любви девушки, чувствовавшей себя очень хорошо и весело в том положении, в котором находилась, просто не хотела изменить это свое положение и, не задумываясь, решила отказать Бирону, как отказала бы всякому другому; но теперь ей стало страшно вступать в семью, где главою был ужасный для нее и для всех ее окружавших временщик. Краска сбежала с ее лица.

      – Тетя, – дрогнувшим голосом повторила она, – я не хочу замуж.

      Настасья Петровна внимательно поглядела на нее.

      – То есть ты, мать моя, за Бирона не хочешь или вообще? – спросила она.

      Наташа не ответила и закрыла лицо руками.

      – Слушай, Наталья, – продолжала Олуньева, – дело это нешуточное: тут нужно придумать что-нибудь очень хитрое, раз навсегда решить нужно… Растила я тебя, скажу откровенно, вовсе не для замужней жизни. Состояние у тебя есть, а еще я умру и свое тебе все оставлю, – будешь ты сама себе госпожа, живи в свое удовольствие… А мужчины – народ подлый, видала я их довольно… Пока это перед свадьбой – и туда, и сюда, совсем гладкие, хоть веревки вей из них; ну а как мужнюю-то власть воспримут, как это прокричат им «жена да убоится своего мужа», так и пойдет все пропадом; а потом мыкается, мыкается наша сестра, вчуже жаль становится. Говорю тебе, насмотрелась я. Зла тебе не посоветую. И Бирон ли, другой ли – все один рожон, всех их бы в один мешок да в воду… Ну, так вот подумай хорошенько…

      Наташа слушала, но плохо понимала слова тетки. Перед глазами у нее стоял страшный образ злого (злым все считали его) герцога, и по телу пробегала дрожь от сказанных когда-то в шутку слов Настасьи Петровны: «И тебе язык вырежут».

      – Нет-нет! – кинулась она к тетке. – Ни за кого я замуж не хочу, ни за кого… Возьмите, спрячьте меня! – И она порывисто, нервно заплакала.

      – Ну-ну, успокойся! – проговорила Олуньева, гладя ее по голове. – Погоди, авось что-нибудь и придумаем.

      VI. Придумали

      Целый день Настасья Петровна после разговора с Наташей никуда не выезжала и одна ходила по комнатам, соображая, как быть. Она ни с кем не разговаривала, не подымалась больше наверх к племяннице, не велела никого принимать и только вечером куда-то таинственно посылала Григория Ивановича,