Гуннора. Возлюбленная викинга. Юлия Крён

спрятаться. Да и добежать туда не получится. Девушка почувствовала подступающее отчаяние.

      – Лодка, Гуннора! Лодка!

      Она едва разобрала слова сестры, но и сама увидела, как на зеленых волнах покачивается какая-то лодочка. Кивнув, девушка прыгнула в воду. Холод пронзил ее, словно ножом, но это было неважно. Одной рукой держа Дювелину, второй она перевернула лодку. Младшие сестры плакали.

      Гунноре было нестерпимо холодно, но это было лучше, чем смерть, а лодка оставалась их единственной надеждой избежать опасности.

      – Задержите дыхание!

      Они с Сейнфредой и двумя малышками поднырнули под это шаткое укрытие. Теперь вода казалась уже не зеленой, а черной. Дювелина перестала плакать. Все точно оцепенели от холода и страха. Гуннора смотрела на Сейнфреду и думала, хватит ли тут на всех воздуха. Но это не продлится долго… И действительно, вскоре выживших, кроме сестер, не осталось.

      Кожа Сейнфреды уже казалась не белой, а голубоватой. Чтобы не видеть этого, Гуннора закрыла глаза. Они дрожали, холод резал кожу, зубы стучали.

      – Все кончилось? – спросила Сейнфреда.

      – Тсс!

      О борт лодки били волны, больше ничего не было слышно. Тут девушки могли стоять, но дно оказалось не песчаным, как берег, а илистым. Гуннора выглянула в щель между досками. Мертвых отсюда не было видно, зато она рассмотрела одного из убийц. Он спешился и, сжимая меч в руке, прошелся по берегу, пытаясь найти выживших. Его лицо было не из плоти и крови, а выковано из железа! Гуннора зажмурилась от страха, но затем поняла, что на нападавшем – шлем с бронзовым забралом, сделанным в форме человеческого лица. Верх шлема был укреплен железными пластинами. Еще на нем была кольчуга с длинными рукавами, она серебристо поблескивала на солнце. И только крест на его груди был из дерева и не блестел.

      Гуннора не знала, норманн он или франк, отец часто говорил, что эти два народа здесь перемешались. Не знала она и того, почему этот мужчина и его спутники убили переселенцев из Дании и Швеции и всех торговцев, которым принадлежали корабли. Как и тех, кто приплыл сюда в последние дни. Гуннора знала лишь, что этот тип был христианином, и либо он убьет ее, либо она его.

      Мужчина, носивший знак христиан на своей груди, еще раз прошелся по берегу. Он тяжело дышал. Наконец он скрылся из поля ее зрения. Хруст песка под сапогами стих, послышался топот копыт, а затем воцарилась тишина. Девочки онемели от ужаса, все остальные были убиты. Только чайки покрикивали, и Гунноре вдруг подумалось, не сожрут ли они убитых, как это делают стервятники.

      При помощи Сейнфреды она перевернула лодку и поплелась на берег. Солнце скрылось за облаками, и песок уже был не алым от крови, а черным.

      «Это проклятая земля, – подумала Гуннора, – неплодородная, дарящая только смерть… Нельзя нам было приезжать сюда. Это родина христиан, а не наша».

      Гуннору так и не окрестили, хотя отец желал бы этого. Многие северяне хотя бы для вида принимали христианство, особенно те, кто искал в Нормандии лучшей доли. Они осеняли себя крестным знамением, но в воду