Жизнь и судьба. Василий Гроссман

года, любимые кушанья, друзья, чья жизнь, с тяжелыми и веселыми днями, сплелась с ее жизнью, привычные телефонные звонки, привычные словечки «хошь… покедова…», картонные игры, вещи, оставшиеся в ее московской комнате.

      Вспоминались сталинградские месяцы – Александра Владимировна, Женя, Сережа, Вера, Маруся. Чем ближе были ей люди, тем дальше, казалось, ушли они от нее.

      Как-то перед вечером в запертом товарном вагоне эшелона, стоявшего на запасных путях какой-то узловой станции недалеко от Киева, она искала вшей в вороте своей гимнастерки, а рядом две пожилые женщины быстро, негромко говорили по-еврейски. В этот момент она с необычайной ясностью осознала, что это именно с ней, с Сонечкой, Сонькой, Софой, Софьей Осиповной Левинтон, майором медицинской службы, – все это произошло.

      Главное изменение в людях состояло в том, что у них ослабевало чувство своей особой натуры, личности и силилось, росло чувство судьбы.

      «Кто же действительно, по-настоящему – я, я, я? – думала Софья Осиповна. – Та куцая, сопливая, которая боялась папы и бабушки, или та толстая, вспыльчивая, со шпалами на вороте, или вот эта, пархатая, вшивая?»

      Желание счастья ушло, но появилось множество мечтаний: убить вшей… добраться до щелки и подышать воздухом… помочиться… помыть хотя бы одну ногу… и желание, жившее во всем теле, – пить.

      Ее втолкнули в вагон, и она, оглянувшись в полутьме, казавшейся ей поначалу тьмой, услышала негромкий смех.

      – Здесь смеются сумасшедшие? – спросила она.

      – Нет, – ответил мужской голос. – Здесь рассказывают анекдот.

      Кто-то меланхолически произнес:

      – Еще одна еврейка попала в наш несчастный эшелон.

      Софья Осиповна, стоя у дверей, жмурясь, чтобы привыкнуть к темноте, отвечала на вопросы.

      Сразу же, вместе с плачем, стонами, зловонием Софью Осиповну вдруг поглотила атмосфера с детства забытых слов, интонаций…

      Софья Осиповна хотела шагнуть внутрь вагона, но не смогла. Она нащупала в темноте худенькую ногу в коротенькой штанине и сказала:

      – Прости, мальчик, я тебя ушибла?

      Но мальчик ничего не ответил ей. Софья Осиповна сказала в темноту:

      – Мамаша, может быть, вы подвинете своего немого молодого человека? Я ведь не могу стоять все время на ногах.

      Из угла истерический актерский мужской голос проговорил:

      – Надо было дать заранее телеграмму, тогда бы подготовили номер с ванной.

      Софья Осиповна раздельно сказала:

      – Дурак.

      Женщина, чье лицо можно было уже различить в полумраке, сказала:

      – Садитесь возле меня, тут масса места.

      Софья Осиповна ощутила, что пальцы ее быстро, мелко дрожат.

      Это был мир, знакомый ей с детства, мир еврейского местечка, и она ощутила, как все изменилось в этом мире.

      В вагоне ехали рабочие из артелей, радиомонтер, студентки педтехникума, преподаватели профшкол, инженер с консервного завода, зоотехник, девушка – ветеринарный