Жизнь и судьба. Василий Гроссман

махом поднялась на второй этаж. Она опустила мешок на пол, и посуда на столе вздрогнула, зазвенела.

      Людмила надела пальто, накинула на голову платок и пошла на улицу.

      Люди проходили мимо, потом оглядывались.

      Она перешла улицу, трамвай резко зазвонил, и вагоновожатая погрозила ей кулаком.

      Если свернуть направо, то переулком можно пройти к заводу, где работает мать.

      Если Толя погибнет, то отцу его это не будет известно, – в каком лагере искать его, может быть, давно умер…

      Людмила Николаевна пошла в институт к Виктору Павловичу. Проходя мимо домика Соколовых, она вошла во двор, постучала в окно, но занавеска осталась спущенной, – Марьи Ивановны не было дома.

      – Виктор Павлович только что прошел к себе, – сказал ей кто-то, и она поблагодарила, хотя не поняла, кто говорил с ней, – знакомый, незнакомый, мужчина, женщина, и пошла по лабораторному залу, где, как всегда, казалось, мало кто занимался делом. Обычно, так кажется, в лаборатории мужчины либо болтают, либо, покуривая, смотрят в книгу, а женщины всегда заняты: кипятят в колбах чай, смывают растворителем маникюр, вяжут.

      Она замечала мелочи, десятки мелочей, бумагу, из которой лаборант сворачивал папиросу.

      В кабинете Виктора Павловича ее шумно приветствовали, и Соколов быстро подошел к ней, почти подбежал, размахивая большим белым конвертом, и сказал:

      – Нас обнадеживают, есть план, перспектива реэвакуации в Москву, со всеми манатками и аппаратурой, с семьями. Неплохо, а? Правда, еще сроки не указаны совершенно. Но все же!

      Его оживленное лицо, глаза показались ей ненавистны. Неужели и Марья Ивановна так же радостно подбежала бы к ней? Нет, нет. Марья Ивановна сразу бы все поняла, все прочла бы на ее лице.

      Знай она, что увидит столько счастливых лиц, она, конечно, не пошла бы к Виктору. И Виктор обрадован, и его радость вечером придет в дом, – и Надя будет счастлива, они уедут из ненавистной Казани.

      Стоят ли все люди, сколько их есть, молодой крови, которой куплена эта радость?

      Она с упреком подняла глаза на мужа.

      И в ее мрачные глаза посмотрели его глаза – понимающие, полные тревоги.

      Когда они остались одни, он ей сказал, что сразу же, лишь она вошла, понял – случилось несчастье.

      Он прочитал письмо и повторял:

      – Ну что же делать, Боже мой, что же делать.

      – Виктор Павлович надел пальто, и они пошли к выходу.

      – Я не приду уже сегодня, – сказал он Соколову, стоявшему рядом с новым, недавно назначенным начальником отдела кадров Дубенковым, круглоголовым высоким человеком в широком модном пиджаке, узком для его широких плеч.

      Штрум, на мгновение выпустив руку Людмилы, вполголоса сказал Дубенкову:

      – Мы хотели начать составлять списки московские, но сегодня не смогу, я потом объясню.

      – К чему беспокоиться, Виктор Павлович, – баском сказал Дубенков. – Спешить пока некуда. Это планирование на будущее, я возьму на себя всю черновую работу.

      Соколов махнул рукой, закивал головой,