Ветры странствий. Публицистические очерки. Евгений Панов

без дачи? – встревает аистоголовый – Свою-то ягоду негде вырастить?.. А вон и сестра вернулась.

      И точно, из огорода, сразу за которым начинается лес, выходит тетка Нина. Длинноносый оказался ее родным братом. А сам по себе он был редким для лишенной морей Белоруссии человеком морской профессии – бывшим капитаном торгового флота, списанным на берег по причине распространенного нашего недуга и бросившим вечный якорь в родной деревне. Так и доживали они свой век в старом родительском доме. Сестрин муж умер, дети давно отделились, свили свои гнезда кто в городе, кто в другой деревне, а у капитана ни семьи, ни детей никогда не было.

      Нина появляется не одна, а в обществе бодрой бабки и кудлатого барбоса. Тот делает попытку меня облаять, но, осаженный непечатными словами бабули, принимает самый добродушный вид и виляет хвостом.

      – Вот человек из санатория за смородиной к Вальке пришел, – представляет меня сестре аистоголовый брат, – а ее, видишь, нету.

      – А у меня не возьмете?

      – С удовольствием.

      – Они что, смородину просто так едят? – изумляется бабка.

      – Ну, люди же больные, им поправляться надо, – заступается за меня Нина.

      Размявшись с утра на лесной чернике, она споро набирает мне пакет смородины килограмма на три и срывает прямо с грядки два десятка огурцов. На вопрос «Сколько?» пожимает плечами: я за прилавком сроду не стояла, так что – сколько дашь, а то и подарить могу, вам же лечиться надо. Я даю по цене городского рынка. «Много», – возражает она. «Нормально».

      …Я приходил в деревню еще дважды. Постепенно тетка Нина разговорилась и, обирая ягоды, рассказывала о здешнем житье-бытье. Когда-то она работала в городе на заводе, а выйдя на пенсию, перебралась сюда. Дом, сад, огород были, в основном, на ней. Сноха водила свой маленький огород внутри ее большого, наведываясь на три свои грядки. Брат-капитан в хозяйственных делах участвовал мало, его заботы были, как говорят в Одессе, «об выпить и закусить». Да и другие деревенские мужики, по словам Нины, крепко пили. Как можно было понять, отчасти потому, что пили всегда, питие давно вошло в привычку, в образ жизни, в сам способ существования. А кроме общей модели поведения у каждого были и свои личные причины.

      Например, сын Нины никак не мог встроиться в постсоветскую жизнь – в городе задыхался в тесноте и духоте, в деревне же у него не получалось развернуться, найти дело, в которое вложишь все силы… Нина печалилась, но не списывала неприкаянность сына на политику власти, не винила начальство, хоть местное, хоть центральное. От политики она была очень далека, независимость ее страны была ей безразлична, не вызывала ни радости, ни огорчения, перспектива жить в союзном с Россией государстве либо в будущем Евразийском союзе с Россией и Казахстаном нисколько не волновала и ничуть не отталкивала. Нина плавно, без всяких раздумий, сомнений, потрясений переместилась из СССР в Республику Беларусь. Вернее, ее переместили, не спросив, «а разве плохо при Союзе-то было?» При этом ни против Горбачева,