На моей кровати снег. Л. К. Шан

так об первый же рейс и разбивается безвозвратно любая взаимовлюбленность. Приедешь, а тебя уже не ждут, ждут кого-то другого. И получается, что на работе спал в тесной комнатушке на полке, скрутившись, и дома спишь, так же одиноко, в маленькой квартирке, калачиком на холодной простыне. И сыростью в спальне дышишь, ведь даже цветка хорошего не заведешь, потому что поливать его некому.

      Однако, в тот, ни чем не примечательный день, всё было по обыкновению суетливо, и таким разрушающим мыслям Вера Анатольевна, кажется, не предавалась. Пока на перроне громко объявляли посадку, она впускала в вагон своих новых членов семьи на ближайшую неделю. Как их много, и все такие разные: здесь и молодежь в модных одежонках, и люди семейные, чинные и степенные, вот и люди постарше, кое-кто из военных, есть и с коляской, в общем, народ как обычно разношерстный.

      Потому и обычного солдата, (вернее уже дембеля, так как грудь колесом разухабисто украшенную аксельбантами он горделиво выпячивал вперед) она просто пропустила внутрь, кинув беглый взгляд на его выглаженную форму и бросив взгляд на его билет, сказала механически:

      – Место 13, купе четыре.

      В купейном вагоне, конечно, ездить лучше. И пассажирам, и проводнице, кстати говоря. Это, в конце концов, цивилизованнее. Несравнимо лучшие ощущения испытываешь, идя по ковровому коридору и вежливо постукивая в прикрытую дверь, нежели просачиваться через свисающие ступни и выпирающие колени пассажиров плацкарта, ощутив всю гамму скверновоний и обрывков чужих разговоров:

      – …подсаживал на крючок, бл…, а эта, сучка, вот такенная!

      – гонишь!

      – бл.. буду! Чтоб я сдох!..

      – … послезавтра уже буду, посиди с малым. На молоке вари, слышишь? И не бери его к себе с перегаром, понял?..

      – …Ба, купи мороженку!

      – Сиди тихонько, не лазай, где дядя сидит. Поедем, куплю.

      – Ба, ну купи! Мороженку! Ну, ба…

      Настроение у Веры Анатольевны было хорошее, весеннее. Раздав белье и кому надо чай, а также собрав у пассажиров билеты, можно расслабиться до следующей остановки. На этот случай у Веры Анатольевны было припасено овсяное печенье и стопка японских головоломок судоку. В таких случаях она прикручивала радио, чтобы в тысячный раз не слушать «Мертвых душ» Гоголя или «Войну и мир» Достоевского.

      Не прошло и получаса спокойствия, как в приоткрытую дверь энергично постучали:

      – А чего у вас сахар такой не сладкий?

      Голос был молодой, дерзкий и неоправданно жизнерадостный. Вера Анатольевна моментально встала с полки, всунула ноги в тапочки с затоптанными задниками и заняла оборонительную позицию:

      – Нормальный сахар, сладкий. Слаще только дома.

      У двери стоял тот демобилизованный солдат.

      «Ах вот почему! Ну понятно.»

      Солдат был молод, коротко стрижен, и широк в плечах. И хотя его голос звучал слегка нахально,