Бен-Гур. Льюис Уоллес

отца и его заслуги, не повредят нам…

      Он повел ее в беседку, но в это время внизу под ними раздались голоса, треск стен и крики удивления и ужаса, как бы доносившиеся со двора. Он остановился и стал прислушиваться. Крики повторились, затем последовал шум множества шагов и смесь гневных криков с возгласами мольбы и женского смертельного ужаса. Солдаты ворвались очевидно в северные ворота и овладели домом. Он почувствовал неизъяснимый страх при мысли, что его схватят, и первым импульсом его было бежать. Но куда? Имей он крылья, он мог бы улететь, и это было единственным средством спастись.

      Тирса, обезумевшая от страха, схватила его за руку.

      – О Иуда, что все это значит?

      Избивают слуг, а его мать? Не раздается ли в числе голосов и ее голос? И сделав над собой усилие, он сказал сестре:

      – Стой здесь и жди меня, Тирса. Я пойду вниз и посмотрю, что с матерью.

      Но она заметила волнение в его голосе и теснее прижалась к нему.

      Теперь ему ясно слышались пронзительные крики матери, и он долее не колебался.

      – Пойдем! – сказал он.

      Терраса галереи у подножия лестницы была полна солдат, которые с обнаженными мечами вбегали и выбегали из комнат. В одном месте группа столпившихся женщин на коленях молила о пощаде; отдельно от нее женщина в разодранной одежде и с длинными волосами, падавшими на ее лицо, старалась вырваться от человека, силившегося удержать ее во что бы то ни стало. Ее крики были пронзительнее всех остальных и ясно долетали до кровли, несмотря на окружающий шум и гвалт.

      К ней-то и бросился Иуда быстрыми и крупными шагами; он не шел, а как бы летел.

      – Мать! Мать! – кричал он ей.

      Она протянула к нему руки, но в ту минуту, как он уже коснулся до них, его схватили и оттащили; при этом кто-то внятно и громко сказал:

      – Это он!

      Иуда взглянул на говорящего и увидал Мессалу.

      – Этот, что ли, убийца? – спросил взрослый мужчина в прекрасной одежде легионера. – Да он еще совсем мальчик?

      – Боги! – возразил Мессала, не забывая и тут растягивать слова. – Новейшая философия! Что сказал бы Сенека, услыхав, что человеку необходимо быть старым, чтобы ненавидеть настолько, чтобы убивать. – Это он, берите же его; а вот это его мать, а там дальше – сестра. В ваших руках теперь вся семья.

      Сила любви к последней заставила Иуду забыть даже ссору.

      – Помоги им, о мой Мессала! Вспомни наше детство и помоги им. Я, Иуда, умоляю тебя.

      Мессала сделал вид, что не слышит этих слов, и, обратившись к офицеру, сказал:

      – Я не могу ничем более вам быть полезен. На улице интереснее. Прочь Эрот, да здравствует Марс!

      И с последними словами он исчез. Иуда понял его и с горечью в душе молил небо:

      – В час возмездия, о Боже, – сказал он, – да не останется и он безнаказанным.

      Сделав над собою усилие, он приблизился к офицеру.

      – О, сир, – сказал он, – эта женщина, вопли которой вы слышите, моя мать. Пощадите ее, пощадите и сестру мою, которая вот здесь. Бог справедлив, он воздаст