Бен-Гур. Льюис Уоллес

и надпись на нем почти совсем стерта.

      Она подала ему сережку; он взял, посмотрел на нее и смеясь возвратил обратно.

      – И умирая, Тирса, я бы не воспользовался этими чарами. Это – реликвия язычников, воспрещенная всем сынам и дочерям Авраама. Возьми и не носи ее больше.

      – Запрещенная? О нет, – возразила она. – Мать нашего отца носила ее всю жизнь, даже и по субботам, и излечила ею множество народа… Она одобрена, посмотри, вот и печать нашего раввина.

      – Я не верю в амулеты.

      Она удивленно взглянула на него.

      – Что сказала бы на это Амра!

      – Отец и мать Амры возделывали свой сад на берегу Нила.

      – А Гамалиил?

      – Он говорит, что это безбожные выдумки неверующих и схизматиков.

      Тирса с сомнением глядела на серьгу.

      – Так что же мне с ней делать?

      – Носи ее, сестренка, она идет тебе; она увеличивает твою красоту, хотя ты и без того прекрасна.

      Довольная, она снова вдела ее в ухо, в то время как Амра вошла в комнату с рукомойником и полотенцем.

      Иуда не был фарисеем, и потому омовение было быстро и просто. Затем Амра удалилась и Тирса принялась за его прическу. Когда ей удавалось изящно расчесать локон, она заставляла его любоваться в маленькое металлическое зеркало, которое, по обычаю всех красавиц страны, она носила на поясе. Тем временем они вели следующий разговор.

      – Знаешь ли, Тирса, я уезжаю.

      У нее опустились руки от удивления.

      – Уезжаешь?.. Куда? когда? зачем?

      Он засмеялся.

      – Сразу три вопроса! Какая ты чудная. – Но затем прибавил серьезно: – Ты знаешь, что закон требует, чтобы я избрал какой-нибудь род занятий. Покойный отец служит мне примером. И даже ты презирала бы меня, если бы я праздно расточал плоды его трудов и знаний. Я уеду в Рим.

      – О, и я с тобой!

      – Ты должна остаться с матерью. Она умрет, если мы оба оставим ее.

      Радость исчезла с ее лица.

      – Да, да! Но зачем тебе ехать? Если ты хочешь быть купцом, то можешь научиться всему необходимому для этого и здесь, в Иерусалиме.

      – Но я не думаю быть купцом. Закон не обязывает сына наследовать род занятий отца.

      – Чем же ты хочешь быть?

      – Солдатом, – отвечал он, а в голосе его звучала гордость.

      На глазах Тирсы появились слезы.

      – Тебя убьют.

      – Если такова будет воля Бога. Но, Тирса, не всех солдат убивают.

      Она обвила его шею руками, как бы желая удержать его.

      – Мы так счастливы, оставайся дома, мой брат!

      – Дом не всегда будет тем, чем теперь. Ты сама скоро оставишь его.

      – Никогда.

      Он улыбнулся ее серьезному тону.

      – Скоро явится какой-нибудь князь Иудейский или иной кто из нашего племени, возьмет мою Тирсу и увезет ее к себе. И будешь ты радость другого дома. Что будет тогда со мной?

      Она отвечала рыданиями.

      – Война ремесло, – продолжал он уже серьезно, – и чтобы научиться, ему нужно пройти школу.