Гитлер-сюрприз, или Затерянный остров. Ольга Трушкина

набросился на еду. Остальные сотрудники от него не отставали. Почти все они пришли с мужьями и женами. Супруги чинно сидели парами, подкладывая друг другу на тарелки разные вкусности. Сашеньки не было.

      «Да что ж такое-то? Я своими ушами слышал, что она собирается придти. Разве можно так опаздывать? Вот оно, нынешнее поколение nexst, ни малейшего понятия о дисциплине!» – возмущался в душе Генрих. Она пришла, юная и прекрасная в изящном небесно-голубом вечернем платье. Но, к величайшему разочарованию Генриха, не одна. Ее сопровождал красивый молодой человек, нежно поддерживающий очаровательную спутницу под локоток. Сомнений быть не могло. По тому, как молодые люди смотрели друг на друга, было сразу понятно, что это муж Сашеньки. И не просто муж, а любимый, желанный и обожаемый супруг.

      «Все пропало! Она замужем, и вряд ли собирается разводиться. Ишь, какой красавчик! Почти как я в молодости, паразит! Напиться, что ли, с горя?»

      От грустных мыслей Генриха отвлек чей-то густой, но приятный голос.

      – О, Анри! Вы скучаете тут в одиночестве. Разрешите мне присесть рядышком? – это была разодетая в пух и прах Олимпиада Ивановна, новая замдиректорша театра.

      «Господи, за что? Только не она! Черт принес сюда эту бегемотиху!» – подумал Генрих, а сам скроил приветливую физиономию и сказал ласковым голоском. – Конечно, присаживайтесь Олимпиадочка Иваничка, буду безумно рад и безмерно счастлив.

      – О, вы так любезны, – кокетливо сказала дама и огромной задницей тяжело плюхнулась на жалобно застонавший под ее весом стул.

      Теперь дама сидела совсем рядом, и Генрих мог подробно разглядеть ее лицо. Это была обширная, заплывшая жиром физиономия, с нарисованными в виде ровных дуг угольно-черными бровями. Между огромных, щедро нарумяненных щек, задорно торчал курносый носик, похожий на поросячье рыльце. Над выцветшими от времени светло голубыми глазками нависали густые накладные ресницы, придававшие ее взгляду, как говорят в рекламе, «особую таинственную притягательность». Толщенные силиконовые губы были густо намазаны ярко-розовой с блестками помадой. А на левой щеке красовалась темно-коричневая бугристая родинка, поросшая волосами. Белокурые локоны взбиты в высокую прическу, по мнению парикмахерши, сотворившей сей шедевр, придававшую Олимпиаде удивительное сходство с Екатериной Второй. Словом, дама была очаровательна.

      Поппер-Душкина хлестала коньяк, рюмку за рюмкой, почти не закусывая, и Генрих старался от нее не отстать. Вскоре милую даму потянуло на танцы. Разумеется, она пригласила Генриха, а тот не посмел отказать начальству.

      Олимпиада крепко прижала хилое тельце Кружкина к пышным телесам. Генриху, после выпитого, это показалось довольно приятно: «Воистину народная мудрость права – некрасивых женщин не бывает!»

      И он нежно напел ей на ушко:

      – Я встретил девушку, полумесяцем бровь, на щечке родинка, а в глазах любовь…

      Поппер-Душкина раскатисто