Одетта. Восемь историй о любви. Эрик-Эмманюэль Шмитт

– это моя фамилия.

      Бальтазар, разобрав эту комичную фамилию[2], подумал, что она смеется над ним.

      – Вы шутите?

      – Простите?

      Осознав свой прокол, Бальтазар нашелся:

      – Надо же, скажите, какая оригинальная фамилия!

      – Но не в моей семье!

      Одетта протянула для подписи новый экземпляр книги:

      – Вы можете написать просто: «для Одетты»?

      Рассеянный Бальтазар захотел увериться, правильно ли он расслышал:

      – Для Одетты?

      – Да, тут мои родители мне явно подгадили!

      – Послушайте, это очаровательно, Одетта…

      – Это ужасно!

      – Ничего подобного!

      – Да!

      – Это же прустовское.

      – Пру?..

      – Прустовское… «В поисках утраченного времени»… Одетта де Креси, женщина, в которую был влюблен Сван…

      – Мне попадались лишь пуделихи, которых звали Одетта, – простодушно заметила собеседница. – Пудели. И я. Впрочем, что до меня, то все на свете забывают это имя. Может, чтобы меня лучше запомнили, следует надеть ошейник или завить волосы?

      Он озадаченно посмотрел на нее, а потом рассмеялся.

      Склонившись, Одетта протянула ему конверт:

      – Возьмите, это вам. Когда я говорю с вами, то вечно ляпаю глупости, так что я вам просто написала.

      Одетта сбежала в шорохе своих перышек.

      Устроившись поудобнее в машине, которая увозила их с издателем в Париж, Бальзан попытался было прочесть послание, но, увидев, что оно написано на аляповатой, на грани китча, бумаге, где лилии сплетались с розовыми гирляндами, которые поддерживали круглозадые ангелочки, даже не стал его разворачивать. Решительно, Олаф Пимс был прав: он писатель для кассирш и парикмахерш, других фанатов он не заслужил! Вздохнув, он все же сунул конверт в пальто из верблюжьей шерсти.

      В Париже его ждало нисхождение в ад. Его жена, вечно куда-то спешившая, поглощенная своей адвокатской карьерой, не выказала ни малейшего сострадания к тому, что с ним происходит, а еще он обнаружил, что их десятилетнему сыну в лицее приходится давать отпор маленьким мерзавцам, насмехающимся над отцом. Бальзану приходили письма с выражением сочувствия, но не из литературной среды – возможно, по собственной вине, ведь он не был туда вхож. Затворившись в своей огромной квартире на острове Сен-Луи, перед телефоном, который не звонил, – и тоже по его вине! – ведь он не давал своего номера, Бальзан объективно взвесил все за и против бытия и заподозрил, что ставка проиграна. Конечно, Изабель, его жена, красивая, но холодная и резкая, наследница крупного состояния, куда более органично вписывалась в мир хищников, чем он (они даже договорились, что не исключают внебрачных связей, – в знак того, что в браке социальный цемент предпочтительнее любовного притяжения). Конечно, ему принадлежали завидные апартаменты в самом центре столицы, но если подумать, то вряд ли он любил эту квартиру. На стенах, окнах, стеллажах и диванах не было ничего выбранного

2

Toulemond (фр.) – можно было бы перевести «Как все».