Василий Темный. Борис Тумасов

и московский Даниил брата своего великого князя владимирского Дмитрия со стола согнали, а для того и татар на Русь навели…

      Нет, за тверскими князьями таких грехов не водилось. Может, от тех коварств и обрастало землями Московское княжество?..

      А ведь Александр Невский, князь великий, и тверской князь Ярослав Ярославич – братья. И меньший сын Александра Невского Даниил¹⁷ жил и воспитывался в Твери, у Ярослава Ярославича. Отсюда Невский забрал Даниила и посадил на Москве князем…

      После того тверичи еще долго поговаривали:

      – Экого кукушонка мы в Твери вырастили!..

      По весне стряхивали леса снеговые шапки, распускались почки и пробивалась первая зелень, вставали первые цветы и то ли сыростью пахло в лесу, то ли свежестью.

      Почуяв тепло, леса оглашались птичьими голосами, а на поля, на первые прогалины, слетались грачи.

      Весной оживала Тверь, ее людное торжище, звонко стучали молоты в кузнечной слободе, пахло сосновой щепой на стройках боярских хором, а в поселке кожевников отдавало сыромятными кожами.

      Ранними утрами, когда город едва пробуждался, по чистому воздуху в ближних и дальних деревнях хорошо слышался звон колоколов. Звон ухал многопудовый в соборе, ему откликались колокола на других звонницах.

      А со стен городских ночами и день-деньской раздавались окрики дозорных:

      – Тве-ерь!

      – Гля-яди!

      И смотрели, и слушали, остерегались набега ордынского. Да и свои князья удельные нередко озоровали.

* * *

      Едва дню начало, как в просторную трапезную тверского дворца торопливо семенил дьяк Пахомий Слезкин с чернильницей и перьями гусиными, со стопкой бумаги. Разложил на столе и, одернув длиннополый кафтан, уселся на скамью.

      Вскорости начали сходиться бояре тверские. Вот важно прошагали князья Андрей Микульский и Осип Дорогобужский. На них шубы бобровые, шапки высокие, горлатные¹⁸. Затем боярин Дмитрий Черед прошагал, на свое место у оконца уселся на скамью, бороду распушил.

      Тут же в трапезной появился князь Михаил Дмитриевич Холмский. Постоял у двери, откашлялся и, отвесив поклон, прошел к скамье у стены, что близко к тронному месту. За ним, выпятив большой живот, едва прикрытый полами шубы, объявился боярин Морозов.

      Вскоре палата заполнилась. В распахнувшихся дверях показался великий князь тверской Борис.

      Чуть замедлив шаг, обвел очами думную, проследовал к помосту, где стояло тронное кресло.

      Поправил расшитый серебряной и золотой нитью ферязь, уселся. Пригладил ладонью чуть сбившиеся волосы, посмотрел на владыку Вассиана, молодого, высокого, как жердь, епископа тверского. Перевел взгляд на бояр, заговорил:

      – С возвращением моим из Литвы не слышал я, бояре думные, слова вашего, как Тверь возвеличивать, как княжество наше крепить. – Борис глазами по палате зыркнул. – Тверь-то нам, бояре, крепить сообща. Ино Москва нам на пятки наступит.

      Князь Осип Дорогобужский просипел:

      – Ужо отдавила.

      Боярин