Два ведра динозавров. Рассказы. Геннадий Васильев

утром, бреясь опять же перед зеркалом, он хотел помочь радиоточке допеть гимн – и неожиданно заорал пронзительным дискантом. Жена испуганно выглянула из кухни:

      – Чего это, Федя? Это ты, что ли?

      Федор Михалыч смущенно пожал плечами, откашлялся.

      – Да вроде я, – сказал уже нормальным голосом и успокоился. – Не знаю – может, в горло что попало.

      По субботам Федор Михалыч, как большинство мужиков в деревне, ходил в общественную баню с парилкой. Была и своя баня, но общественная – отдельное удовольствие. Парилка там – место общения, мужской клуб. Там рассказывали сальные анекдоты, но и делились взглядами на жизнь. А после баньки продолжали обмениваться взглядами в буфете, который находился здесь же, в соседнем с кассой помещении. Там продавали ядреный брусничный морс и, конечно, разливное пиво. Вот и в ту субботу Федор Михалыч собрал, как обычно, специально для бани назначенную балетку – маленький чемоданчик с замком, пошел в баню, предвкушая удовольствие и от парилки с веничком – нес его под мышкой, веники он заготавливал самолично на весь год, летом, в сезон, – и от общения с мужиками. Раздеваясь, услышал сзади, у соседней кабинки:

      – Мать-перемать! Ну что за дура, ей-богу! – ругался на чем свет стоит Сергей Иванович Мельников, совхозный токарь, грузный квадратный мужик. – Ну смотрите, что она мне положила! – он тряс перед собой большими женскими трусами. – Перепутала, дура! А я теперь как? Ну… – и снова матерился забористо.

      Мужики ржали. Вдруг, отсмеявшись, один из них сказал, внимательно глядя на Федора Михалыча:

      – Слышь, Михалыч, может, они тебе подойдут? Чего-то сиськи у тебя отросли, как у бабы.

      Мужики снова заржали. Федор Михалыч хотел было приласкать шутника своей могучей рукой, но передумал. Баня как-никак, суббота… праздник почти. Но мылся и даже парился уже без привычного удовольствия. И то и дело ловил на себе любопытные взгляды. А еще заметил, что как-то… стеснялся. Неловко почему-то было ему, что вокруг – голые мужики, и он среди них – тоже голый. Пиво пить не стал, сразу пошел домой, хмурый и озадаченный.

      Дома, однако, выпил привычные сто граммов, закусил, выкурил две папиросы – и как-то рассосалось, забылось, мир снова стал добрым и привычным. И косой, украдкой, изучающий взгляд жены тоже не заметил. Не обратил внимания. Мы часто не замечаем – как на нас смотрят наши близкие. Очень уж они привычны, слишком уж близки.

      Ночью перед сном Федор Михалыч почувствовал нежность к жене.

      – Мы ж хотели с тобой четвертого?

      Жена была не против. А он посопел – и ничего не смог. Это случилось впервые за много лет их жизни. Ошарашенный, оглушенный первой в жизни неудачей, Федор Михалыч, натянув трусы, пошел в кухню курить. Дети спали в дальней комнате.

      Жена вышла к нему, села напротив, посмотрела на него прямо. Свет не зажигали, только луна бросала косой луч на клеенку стола.