Жизнь Рембо. Грэм Робб

алтарей, где золото блестит,

      То под баюканье осанны сладко спит

      И просыпается, когда в одеждах черных

      Приходят матери в смятенье и тоске

      Вручить ему медяк, завязанный в платке.

      Не сохранилось ни одного теоретического текста Рембо того периода, который мог бы послужить введением к этому собранию стихов. Однако Делаэ вспоминал, что Рембо хвалил «правдивость» произведений, таких как «Мадам Бовари» и «Тяжелые времена». Реализм, по мнению Рембо, – это «не пессимизм, так как пессимисты – недоумки». Идея состояла в том, «чтобы увидеть все с близкого расстояния, чтобы описать современную жизнь с бесстрашной точностью так, как она коробит человека», чтобы изучить каждую деталь современного общества, «дабы ускорить его уничтожение»[127], подготовить великое разоблачение, которое к тому же сорвет маски.

      В анархизме Рембо была некая обдуманность. Его тщательно сымитированные оскорбления нашли отклик в среде бесстрашных революционеров, в точности как его латинские стихи завоевали восхищение учителей. Когда Рембо переписывал Morts de Quatre-vingt-douze («Французы, вспомните, как в девяносто третьем…»), он поставил новую дату: «3 сентября 1870» – в канун новой республики – и добавил фразу: «Написано в Мазасе». Читатели, естественно, должны были предположить, что Артур Рембо отбывал заключение за свои политические убеждения.

      Но в поэзии Рембо есть также более глубокий анархизм. Он виден во всем, что писал Рембо, а не только в откровенно республиканских стихах: восстановление вытесненного в подсознание опыта (его собственного, или общества отверженных), присвоение старых метафор для новых целей. Даже деревенская романтика Les Reparties de Nina («Ответов Нины») показывает назойливые образы, прорывающиеся в незатейливое повествование, как кротовые кучки на лужайке. Сентиментальное обыденное описание времени, когда детям пора идти спать, и революционное клише «пьян кровью», которое обычно применяется для описания тиранов, образуют необычный альянс:

      Я брел бы, чуждый резких звуков,

      В тени густой.

      Тебя уютно убаюкав,

      Пьян кровью той,

      Что бьется у тебя по жилкам,

      Боясь шепнуть

      На языке бесстыдно-пылком:

      Да-да… Чуть-чуть…

      И солнце ниспошлет, пожалуй,

      Свои лучи

      Златые – для зелено-алой

      Лесной парчи[128].

      Химические реакции между словами и реалиями стихотворений – отражение опасного эксперимента Рембо. Играя с жарго ном, он добивается неожиданных эффектов; прибегает к имитационной аллитерации, что позволяет загадочно и символично описать даже мягкое звучание шлепка коровьего навоза, оброненного в сумерках.

      Мы под вечерним темным небом

      С тобой войдем

      В деревню, пахнущую хлебом

      И молоком,

      И стойлом, где от куч навозных

      Тепло идет,

      Дыханьем мерным полон воздух,

      Остывший пот

      Блестит на шерсти, чьи-то морды

      Во мгле видны,

      И бык роняет с видом гордым

      Свои блины…[129]

      Глава 6. Тур де

127

D, 80–81.

128

Перевод Е. Витковского.

129

Перевод М. П. Кудинова.