Мы – красные кавалеристы. Роман. Юрий Мартыненко

испеченного с вечера хлеба, нацеживали в бутыли молоко, в берестяные туеса накладывали густую – ложка стоит – сметану.

      С железнодорожной станции, до которой через заливной с маленькими озерками луг около двух верст, доносились до села протяжные паровозные гудки. В рабочей слободе, как называли станцию и казаки, и крестьяне, как правило, трудились все. Кто не служил на железной дороге, тот уходил либо на прииски, либо в работники к богатым селянам, опять же казачьего сословия.

      Готовились к сенокосу и Ворошиловы.

      – Ничего, мать, постараемся поболее запастись нынче сеном, – говорил жене Степан. – Ефим сулил по осени телку, чтобы еще одна дойная корова была. А-то куда с одной-то? Лишним не будет.

      – Папань? Соболька возьмем? – спросил Ефремка. – Все веселей!

      – Пускай бежит, только, чтоб не мешался под ногами.

      – Так, он на цепи за зиму и весну сильно истосковался, – пояснил обрадованный Ефремка.

      Елизавета помогала укладывать в телегу съестные припасы, свернутый брезент для балагана, чтобы внутри постелить от сырости в случае дождя. Положила и большую овчину, потник, две потертые наволочки, наказывая: – Сеном набьете, чем не подушки.

      – Ну, мать, – улыбнулся Степан, нежно глянув на жену. – И на скатках бы выспались.

      – А на подушке ловчее, – Елизавета смотрела на мужа, прищурившись от солнца, которое поднималось над острыми сопками, окрашивая половину неба в красный цвет.

      – Сладкие-то сны зимой глядеть надо, – пошутил в ответ Степан, осторожно кладя сбоку от брезента литовки, отбитые и отточенные бруском до остроты бритвы. Они были завернуты в холстину и перевязаны веревочкой.

      Выезжая со двора, Степан глянул на жену:

      – Ну, что, мать, с Богом?

      – Поезжайте, и так маленько припозднились, солнышко-то по дороге вас нагонит. Тумана нет. Погода бы не испортилась. А испортится, возвращайтесь обратно. Чего там мокнуть?

      В первый сенокосный день мужики ставили балаганы, обустраивая табора на своих отведенных делянах-пайках. Мужики как бы приглядывались к травостою. Простые посельщики косили литовками, кто побогаче, использовали конные сенокосилки.

      – Поди, хватит на балаган? – спросил Ефремка, когда прошлись с отцом по нескольку длинных прокосов.

      Степан остановился. Обтерся рукавом. Соболек, разомлевший от жары, перестал гоняться за бабочками. Вывалив из пасти розовый язык, пес прилег на бережку шумевшего о камни ключа. В хрустальной студеной воде сверкали брюшками юркие гольяны. Медлительные пескари, водя усами, застывали на глубине, словно изучая подводный мир.

      – Пожалуй, хватит, – согласился отец. – Приличный балаган выйдет.

      – Тогда я сгоняю в лесок за жердями! – крикнул Ефремка и побежал к телеге за топориком.

      На темно-синем небе – ни облачка. На прокосах ложились ровные зеленые валки. За ключом паслись распряженные