Мы – красные кавалеристы. Роман. Юрий Мартыненко

На плите что-то шипело.

      – А где Ефремка?

      – Ушли с ребятами карусель чинить.

      – Вырос мой племяш. Хороший парень, – одобрительно заметил Ефим. – С моими не сравнить. Вот ведь двоюродные они, где-то в них и кровь одна по жилам течет, а совсем разные. И в кого? По нашей-то родовой все смирные были. Из-за того, как-то моя Зинка на меня разобиделась. Два дня не разговаривала. Ночью задницей спала…

      – Поди, про брата ее каторжного вспомнил? – догадался Степан, откусывая краешек шанежки.

      – Так и есть, – качнул бородой Ефим. – И ведь трезвый был. Что-то вскипятнулось в душе. Не утерпел… А вынудили мои ребята. Помнишь, разодрались они с казаковскими?

      – Помню. Накостыляли тем по сопаткам. Приходили тогда от казаков. Стращали, что, мол, за кастет и срок схлопотать недолго.

      – Какой кастет? Это Афонька камешком приложился. Пока Спирька от двоих казаченков отбивался кулаками, на Афоньку толстозадый Пронька рыжий навалился. Ухватил за горло и давай тушей давить.

      Братья замолчали.

      – Зинаиду твою зацепило, что ты про ее родственника в полном здравии упомянул. Кабы пьяный, так еще простительно. Какая блажь во хмелю в башку не взбредет? А тут при полной ясности ума такой упрек! Конечно, обидно. Елизавета тоже бы не спасибо сказала на подобные упреки в адрес ее родни.

      – Я опосля извинился. К тому же брат ее не по уголовной части в Усть-Кару угодил, а за прокламации. Третий год ни слуху, ни духу. Жив или червей в земле кормит, неведомо. Через него, Гришу-то, и старуха-теща слегла. Парализовало ноги. И помирать не помирает, и жилец не жилец. На днях доктор приезжал со станции. Сказал, что при хорошем уходе и покое, может, и поправится.

      – Ну, Зина при ней постоянно, – заметил Степан.

      – Это верно, старая при заботе. Матушка есть матушка. Святой человек для своего детенка.

      В сенях стукнула дверь. Вошел Ефремка. Лицо красное от холода.

      – Озяб? – спросила мать.

      – Не шибко. Хиус тянет.

      – Что, управились с каруселью? – поинтересовался дядя.

      – Ага. – паренек разматывал толстый вязаный шарф. – Кататься пацанам малым.

      – Следующей зимой, небось, не до каруселей будет, – усмехнулся в бороду дядя Ефим. – Тогда уж на вечерки начнете бегать с девчатами?

      – Поживем-увидим, – буркнул Ефремка. Щеки его еще больше запунцовели.

      – Брось парня смущать, – улыбнулся отец, глядя на брата.

      * * *

      Через два дня по утру, когда из-за сопок медленно выплывало зимнее туманное солнце, Ворошиловых всполошил резкий и громкий стук в окошко. Кто-то нетерпеливо тарабанил по стеклу.

      – Кого бы это спозаранку принесло?! – Степан поспешил в холодные сени, чтобы откинуть с дощатых дверей крючок.

      С улицы ввалился в заиндевевшем тулупчике Прохор Иванович. Лицо взволнованное.

      – Еще не слышали?! – закричал с порога. – Конечно, не слышали! Откуда слышать? Ну, сосед, ну, паря, такие дела на свете делаются!

      – Чего,