Врата судьбы. Агата Кристи

вполне удовлетворительными. Он мог выполнить и столярную работу, чинил замки, вешал картины, иногда, правда, недостаточно ровно, ремонтировал старые кресла, у которых вылезали наружу пружины. Главным недостатком мистера Бодликота была его безудержная говорливость, которая отчасти умерялась лишь вставными зубами, их приходилось то и дело поправлять, иначе его речь становилась совершенно невнятной. Память его по части обитателей округи была поистине безгранична. Правда, неизвестно, до какой степени на нее можно было положиться. Мистер Бодликот был не из тех, кто отказывает себе в удовольствии рассказать какую-нибудь интересную историю, относящуюся к давно прошедшим временам. Взлеты фантазии, когда он якобы вспоминал какое-нибудь событие, тут же выдавались за действительность.

      – Вы просто удивитесь, уверяю вас, когда я расскажу вам то, что о нем знаю. Право слово. Все, понимаешь ли, считают, что это всем известно, да только они ошибаются. Все было совсем не так. Дело было в старшей сестре, понимаешь. Точно говорю. Такая вроде бы прекрасная была девушка. А ключ им дала собака мясника, вот тогда они все и поняли. Она их привела прямо к ее дому. Только, как оказалось, дом-то был не ее. Да-а, я мог бы и еще кое-что порассказать об этом деле. А еще была старая миссис Аткинс. Никто не знал, что она держит дома револьвер, а я знал. Узнал, когда за мной прислали, чтобы я починил ее толбой. Так в старину называли комод. Да. Толбой, именно так. Ну так вот, семидесятипятилетняя старуха, а в ящике, в ящике этого самого комода, который меня позвали чинить – там дверцы не закрывались и замок был не в порядке, – в этом ящике и лежал револьвер. Завернут он был вместе с парой женских туфель. Размер номер три. А может быть, и два. Белые атласные туфли. На малюсенькую такую ножку. Она говорила, что они принадлежали еще ее прабабушке, были от ее свадебного наряда. Вполне возможно. Только некоторые говорили, что она купила их в лавке у антиквара, я-то ничего этого не знаю. Вот там, вместе с туфлями, и лежал этот револьвер. Говорили, что его привез ее сын. Прямо-таки из Восточной Африки, право слово. Он туда ездил охотиться на слонов или на кого-то еще, точно не знаю. А когда вернулся, при нем был револьвер, он его и привез домой. И знаете, что делала эта старушка? Сын научил ее стрелять. Так вот, она садилась в гостиной и смотрела в окно, и когда кто подходил к дому по аллее, она брала револьвер и стреляла, не в него, а по сторонам – справа и слева. Человек пугался до смерти и убегал прочь. Она говорила, что не потерпит, чтобы всякие там прохожие пугали ее птичек. Заметьте, птиц она никогда не убивала, никогда в них не стреляла. Нет, нет, этого она никогда не делала. А еще ходили разговоры про миссис Лезерби. Она чуть было не попала под суд, верно говорю. Ну да, воровала в магазинах. И очень ловко, как говорят. А ведь богачка такая, что и сказать нельзя…

      Таппенс условилась с мистером Бодликотом относительно ванной комнаты – там нужно было застеклить световой люк в потолке, – надеясь на то, что ей удастся направить течение его воспоминаний о прошлом в то русло, которое поможет им с Томми раскрыть хранящиеся в их