Ничего больше. Анна Тодд

для бега в Бруклине расположено достаточно далеко от моего дома. Парк Маккаррен соединяет два лучших района города: Гринпойнт и Уильямсберг. В этой части Бруклина часто попадаются длинные бороды и клетчатые фланелевые рубашки, как у дровосека. Местные носят очки в черных оправах и держат крошечные ресторанчики с приглушенным освещением и маленькими красивыми тарелками. Мне непонятно, почему двадцатилетним парням нравится одеваться так, словно им семьдесят, но еда, которую здесь готовят, стоит того, чтобы оказаться в толпе мужиков с усами, напоминающими велосипедный руль. Путь туда занимает немногим больше двадцати минут, поэтому обычно я бегу всю дорогу до парка, там накручиваю круги еще час и, сбавляя темп, возвращаюсь домой.

      Я обогнал женщину, бегущую с маленьким ребенком в прогулочной коляске. У меня ноет колено, но если она может заниматься спортом с малышом, то и я смогу. Через пару минут тупая боль в ноге превратилась в пульсирующую и стала ощутимее. Тридцать секунд спустя я почувствовал резкие прострелы в каждой мышце. Каждый шаг напоминает мне о вчерашнем падении в душе. Плевать.

      Сегодня выходной, и, несмотря на ногу, мне не хочется сидеть дома в первую субботу после устройства на работу. Тесса – в ресторане. Ее смены отмечены в маленьком органайзере на холодильнике, но она, на всякий случай, меня еще и предупредила. Я решил позвонить маме, присел на скамейку и вынул телефон. Маме скоро рожать, и, мне кажется, я на расстоянии чувствую, как она нервничает. Уверен, она будет самой лучшей мамой для моей младшей сестренки, хотя она сама сомневается в своих силах.

      Не отвечает. Итак, единственная подруга занята, а мама не берет трубку. Что же делать? Я всегда был неудачником. Кроссовки стучат об асфальт, и я начинаю считать шаги. Боль в колене утихла, когда я сбавил темп.

      – Осторожнее слева! – прокричала женщина, пробегавшая мимо.

      Она беременна, а из коляски выглядывают еще два пухленьких малыша. Да, у нее немало забот. Сейчас в Бруклине модно иметь много детей и повсюду брать их с собой. Я встречал людей с колясками даже вечером в баре.

      Мне нечего делать. Да, я, двадцатилетний студент колледжа, живу в самом, как считают многие, замечательном городе мира, и в выходной мне совершенно нечем заняться.

      Мне жаль себя. Но не до такой степени, чтобы попытаться завязать новые знакомства. Я просто не умею заводить друзей. Нью-йоркские студенты не так приветливы, как учащиеся университета Западной Каролины, и если бы Тесса не заговорила со мной первая, у меня, возможно, и вовсе не было бы друзей. Она – первый человек, с которым я сблизился после смерти Картера.

      Хардин не в счет, с ним с самого начала было трудно. Он вел себя так, будто люто ненавидел меня, но я чувствовал, что все не так однозначно и за этим что-то кроется. На самом деле все это было из-за моих отношений с его отцом, которые стали для Хардина воплощением всего, чего так не хватало ему самому. Сейчас я понимаю, что он просто завидовал. Хардин считал несправедливым, что я получил улучшенную версию его отца, в прошлом алкоголика и морального