Два конца. Викентий Вересаев

бутылку с пивом и сел.

      – А ну-ка, милый мой, сыграй «Выйду ль я на реченьку», – национальную!.. Знаешь? – сказал он Захарову.

      – Извините, этой не знаю. «По улице мостовой» могу.

      Захаров выпил стакан портеру, рванул струны, – они заныли, зазвенели, и задорно-веселая песня полилась. Чиновник раскачивал в такт головою, моргал и с блаженной улыбкою оглядывал слушателей. Ляхов поднялся с места и, подперев бока, притоптывал ногами.

      Подошла пожилая женщина в длинной, поношенной тальме и в платочке.

      – Какая у вас прелестная музыка! Вы мне позволите послушать?

      У нее было круглое и довольно еще миловидное лицо, но у углов глаз было много морщинок. Она держалась жеманно и разыгрывала даму. Это была фальцовщица из той же мастерской, где работали Андрей Иванович и Ляхов.

      Красавица ты моя,

      Есть словечко до тебя! –

      пропел Ляхов и схватил ее сзади за талию. Он сел к столу и посадил фальцовщицу к себе на колени.

      – Тебя Авдотьей Ивановной, что ли, звать? Ну-ка, Авдотья Ивановна, опрокинем по бокальчику?

      Авдотья Ивановна, жеманясь, возразила:

      – Ах нет, я не для этого! Я только к тому, что какая у вас прекрасная музыка.

      Портер, однако, выпила.

      – Конфетка ты моя!.. Зазнобушка! – ломался Ляхов и крепко прижимал ее к себе.

      Захаров вдруг запел невероятно циничную песню, от которой покраснел бы ломовой извозчик, с припевом:

      Амигдон, Амигдон!

      Амигдон-мигдон-мигдон!

      Он пел под общий хохот, топорщил усы и выкатывал глаза на Авдотью Ивановну. Та слушала с широкой улыбкой, неподвижно глядя ему в глаза, и медленно моргала.

      К ней подошел половой.

      – Позвольте деньги за пиво!

      – За какое пиво? – растягивая слова, спросила фальцовщица. – Что ты, дурак, пристаешь? Принеси сюда мое пиво.

      – Пиво выпито-с, нужно деньги заплатить.

      – Что тебе надо? – Авдотья Ивановна ждала, чтобы Ляхов взял ее пиво за свой счет. – Болван! Никакого не понимает обращения. На!..

      Она встала, достала из кармана восемь копеек и бросила половому. Когда Авдотья Ивановна снова хотела сесть, Ляхов неожиданно выдернул из-под нее стул, и она упала.

      – Ну, что вы шутите? – проговорила фальцовщица, поднимаясь.

      Ляхов схватил ее сзади под мышки, поднял три раза на воздух и повалил лицом на Арсентьева. Арсентьев недовольно отстранился. Андрей Иванович с отвращением следил за фальцовщицей. Он грубо сказал:

      – Слушай, Васька, можно бы ее убрать отсюда! Ей в нашей компании совсем не место!

      – Любовь-то мою убрать?! Как же это можно? Я без нее с тоски иссохну! Дунька, садись!

      Ляхов снова посадил ее к себе на колени.

      – Вот еще выпьем с тобой по стаканчику и пойдем! К тебе, что ль, пойдем! Одна живешь? – спрашивал он, нисколько не понижая голоса. – Пойдем мы с тобою, дверь на клю-уч…

      Авдотья Ивановна как будто не слышала циничных мерзостей, которые ей говорил Ляхов.

      – Какая у вас прекрасная музыка! Будьте столь любезны сыграйте нам еще что-нибудь хорошенькое! –