Дух времени. Анастасия Вербицкая

ступая по плитам древней мостовой. В Неаполе часами стоял пред Венерой Каллипигийской и за бешеные деньги купил её копию-миниатюру из каррарского мрамора… Италия очаровала Тобольцева, и он долго не мог расстаться с Флоренцией, этим городом цветов и радости.

      Он сам чувствовал, как вырос, когда очутился наконец в своей родной Таганке, в огромном двухэтажном доме, где когда-то в девять часов спускали цепных собак и тушили огни… Какой темной, дикой и бесконечно жалкой показалась ему Таганка, его семья, уклады всей этой жизни – его родина!.. С какой болезненной жалостью обнял он мать, когда она кинулась ему на шею с воплем радости!.. Анна Порфирьевна «сдалась». Он это понял сразу.

      Встречать его высыпала в переднюю вся родня: Капитон с женой и детьми, Николай и вся дворня. Но наверху, на лестнице, показалась женщина… Маленькая черная головка на высокой фигуре. Странные зеленоватые глаза… Дикая и пугливая, она исчезла мгновенно. Словно приснилась.

      – Сказка… – прошептал Тобольцев. – Кто это маменька?

      – Это Лиза… Жена Николая… Разве ты не получил письма?

      Он промолчал, задумавшись внезапно, не расслыав вопроса. Наивный, непосредственный восторг, почти граничивший с ужасом… какое-то словно безволие перед стихийной, неосознанной страстью… да, он всё это прочел в незнакомом женском лице в одно короткое мгновение. И был потрясен.

      «Эта встреча не пройдет даром…» – почувствовал он.

      Наверху, у матери, он спросил, озираясь:

      – А где мой портрет, который я вам из-за границы прислал? Не вижу его…

      – Ах! В самом деле!.. Это все Лиза… Чудачка!.. Взяла показать кому-то, да и держит у себя… – И она нервно позвонила.

      – Оставьте, маменька!.. Потом… – Его ноздри дрогнули, и в зрачках загорелся огонек. – Они давно женаты, маменька?

      – Скоро два года.

      – И дети есть?

      – Нету… – Тень прошла по лицу Анны Порфирьевны. – Ну, Бог с ней! Расскажи лучше о себе.

      Вошла горничная с низким поклоном и остановилась на пороге, вперив в Тобольцева яркие глаза.

      – Федосеюшка, попроси Лизавету Филипповну портрет барина прислать, что у них на столе стоит…

      Горничная вышла, опять низко поклонившись. Тобольцев засмеялся.

      – Это что за схимница? Я вижу все новые лица… А красива!

      – Это Федосеюшка. Никто лучше её за мной ходить не умеет… И массажистка на редкость. Анфиса стара стала…

      – Стильная особа… А глаза как свечи, ярки…

      Тобольцев с сокрушением разглядел в потемневшем лице матери следы развивавшейся болезни печени. Вдруг он спросил: «А что вам, маменька, о Потапове известно?»

      Она вздрогнула.

      – Ничего неизвестно… А что?

      – Он на свободе. Бежал из ссылки… У меня ecть письмо…

      Она всплеснула руками, потом медленно перекрестилась.

      Действительно, уже в Париже Тобольцев получил три месяца искавшее его по Швейцарии письмо, зачеркнутое и