Поздний развод. Авраам Иегошуа

об Америке. Я не прислушивался к их разговору, а набросился на свой ужин и прикончил его почти мгновенно.

      Затем меня отправили под душ. Когда я вернулся уже в пижаме, они перебрались в гостиную. Папа что-то суровым голосом выговаривал дедушке, они говорили о бабушке, дедушка, съежившись, сидел в кресле и глядел в пол, мне очень хотелось услышать, о чем идет речь, но мама сказала железным голосом:

      – Отправляйся в кровать. Быстро.

      – А можно мне посмотреть телевизор?

      – Во всяком случае, не сегодня.

      И я пошел в постель. Ракефет спала мертвецким сном, не шевелясь и не издавая ни звука, она спала таким же беспробудным сном, каким спал дедушка, так, словно и она тоже прилетела из Америки. Мама сняла с кровати покрывало, достала из комода подушку и натянула простыню. Я мгновенно улегся на нее, надеясь, что она все-таки не обратила внимания на следы утреннего происшествия. Она укрыла меня и внезапно наклонилась, коснувшись моего лба губами.

      – Кажется, у тебя жар? Мне показалось, что когда ты вернулся с улицы…

      – Мне не жарко. Завтра, – напомнил я ей, – выдают табели.

      Но она меня не слышала, она выглядела огорченной, как будто что-то давило на нее. Передал ли ей дедушка то, что я ему рассказал?

      – Дедушка превозносил тебя до неба. Он сказал, что ты знаешь так много, так много. И способен все понять…

      Я не сказал ничего. Она выключила свет и вышла. А я остался лежать в темноте. Потом поднялся и босиком пошлепал в туалет пописать. В коридоре был свет, папа стоял напротив дедушки и по очереди передавал ему какие-то бумаги, которые дедушка подолгу рассматривал. Мама стояла в стороне, но неподалеку. И снова я понял с первого взгляда, что разговор идет о бабушке. И еще понял, что находится она вовсе не в больнице, а в тюрьме, и еще я понял, что знал это все время. Дедушка прилетел, таким образом, чтобы забрать ее оттуда. Внезапно папа догадался, что я стою, прикрываясь темнотой.

      – Это еще что! – крикнул он. – А ну-ка в постель! И живо!

      Я рванул в свою комнату. Мне было очень жаль дедушку. Я посмотрел на червяков, они вовсю грызли свежие листья. Одна гусеница непрерывно вертелась – еще немного, и она превратится в кокон, а потом станет бабочкой – если, конечно, папа, случайно или нарочно, всех их не передавит.

      Я натянул на себя одеяло. Малышка вздохнула. А потом ее дыхание стало немного хриплым. Похоже, что она собиралась проснуться и снова пуститься в плач. И я подумал, что если я постараюсь, то сумею заснуть раньше, чем это произойдет…

      Понедельник

      Все рухнуло. Опору потеряв, мир впал в анархию, болотом смрадным став.

Уильям Батлер Йейтс

      Что меня тревожит? Мы должны теперь по утрам разговаривать шепотом, не включать радио и малышку все время держать на руках, чтобы она не заплакала; когда вчера днем я позвонил и она сказала, что он еще спит, я предупредил ее, что лучше будет, если она разбудит его, не то, проснувшись поздно вечером, он уже больше не уснет, это не просто сдвиг по фазе из-за перелета, это депрессия, но она сказала: не трогай