Дом Цепей. Стивен Эриксон

для своих войн и завоеваний. Хорошо известно, что прежде Семь Городов погрязали в крысиной возне бесконечных мелких распрей и гражданских войн, простой народ страдал и голодал под пятой жирных военачальников и продажных царей-жрецов. Как и то, что после малазанского завоевания разбойники оказались либо прибиты к городским стенам, либо в бегах. И дикие племена больше не приходят с холмов, чтобы принести разор и смерть своим более цивилизованным сородичам. И тирания жречества пала, положив конец вымогательству и человеческим жертвоприношениям. Ну и, разумеется, торговцы никогда не были богаче, а дороги – безопаснее. Так что всё один к одному – земля эта созрела для восстания.

      Карса долго молча смотрел на Торвальда, затем сказал:

      – Да. Понимаю, как такое возможно.

      Даруджиец ухмыльнулся:

      – Ты учишься, друг мой.

      – Уроки цивилизации.

      – Именно. Мало проку искать разумные причины, по которым люди ведут себя так, а не иначе, чувствуют то, а не иное. Ненависть – сорняк чрезвычайно вредный, пускает корни во всякой почве. И питается сама собой.

      – Словами.

      – О да, словами. Сформулируй мнение, повторяй его достаточно часто, и вот – все уже проговаривают то же самое тебе в ответ, и мнение становится убеждением, которое питается безрассудным гневом и защищается оружием страха. И тогда слова уже бесполезны, остаётся только биться до смерти.

      Карса хмыкнул:

      – И даже после, я бы сказал.

      – И это верно. Поколение за поколением.

      – Все жители Даруджистана похожи на тебя, Торвальд Ном?

      – Более или менее. Обожают пререкаться. Нас вином не пои, только дай поспорить. А значит, мы никогда не заходим дальше слов. Мы любим слова, Карса, так же, как ты любишь отрубать головы и собирать уши да языки. Выйти на любую улицу, в любой квартал, и любой, с кем бы ты ни заговорил, всегда будет иметь собственное мнение – по любому поводу. Даже по поводу того, что нас, возможно, завоюют малазанцы. Я вот только что подумал… Помнишь акулу, которая подавилась телом Борруга? Подозреваю, если Даруджистан станет когда-то частью Малазанской империи, она станет акулой, а мой город – Борругом. Мы заставим задохнуться тварь, которая пытается проглотить нас.

      – Акула задыхалась не так уж долго.

      – И всё потому, что Борруг был слишком мёртвый, чтобы высказаться по этому поводу.

      – Интересное различие, Торвальд Ном.

      – Ну, разумеется. Мы, даруджийцы, народ хитрый.

      Они приближались к очередной деревне: в отличие от прежних, её окружала невысокая каменная стена. В центре поселения возвышались три больших здания из известняка. В небольшом загоне рядом стадо коз громко жаловалось на жару.

      – Странно, что их не выпустили пастись, – заметил Торвальд, когда спутники подошли ближе.

      – Может, решили забить.

      – Всех сразу?

      Карса принюхался.

      – Чую коней.

      – Ни одного не вижу.

      У стены дорога сужалась, пересекала ров, а затем