Вакуум. История открытия себя. Илья Чернецов

я лежу в этой каталке, испытывая охуительную боль и ощущая кровь, вытекающую из моего организма. Такое чувство, как будто сама жизнь пульсируя покидает тело.

      – Сначала напиваетесь, потом деретесь. Кто тебе виноват?

      Откуда ты такая умная взялась? Такая морально подкованная. Такая разумная и прагматичная. И ок, раз уж ты именно такая, то какого хрена ты сидишь в сраной приёмной, а не читаешь лекции в Принстоне?

      – Иди на хуй! Пиздуй, сука, нахуй!– Говорю я ей. И кстати это нужно было сделать в самом начале. Желательно сопроводив фразу размашистым локтем в центр лица. Но какой там локоть, когда я не могу разогнуться?

      Опять Мазик со своим перегаром:

      – Братуха, все нормально, ты сможешь, ты вырулишь.

      И так ведь и наваливается. Ну понятно, ноги не держат, бухой же. Дебил блять.

      – Мазик, еблан, съебись нахуй! Ты тупо меня раздавишь сейчас!

      А потом у меня перед лицом оказывается бланк и ручка:

      – Подпишись.

      Думаю, если бы я отказался подписываться меня бы оставили на улице.

      ***

      Другая палата. Меня выгрузили с каталки на кровать отвратительного качества. Пружины настолько слабые, что тело проваливается чуть ли не до пола. Думаю, это как-то связано с тем, что главврач ездит на отличном автомобиле, хорошо питается и отправляет своих детей в качественные ВУЗы.

      В палате чисто, просторно. Три мужика сидят на своих кроватях. На вид чуть более коммуникабельные, нежели предыдущие.

      Когда санитары уходят один из мужиков начинает рассказывать, как прошлой ночью увидел у себя на груди таракана. И как однажды, когда он лежал в другой больнице одному мужику таракан залез в ухо.

      – И этот таракан так скребется, как будто ломом кто-то в ухе ковыряет. Это он так говорит, я-то не знаю, мне ни разу не залазил.– Говорит этот мужик.

      – И что потом?

      – Вытащили потом.

      Тем временем я наблюдаю в своей памяти последний и самый ужасный пазл из моей прошлой жизни:

      ***

      Операционная. Я лежу на столе. Голый. Передо мной большая, железная лампа с кучей огоньков.

      Вокруг меня врачи.

      Боль уже часть моего бытия настолько, что я к ней привык. Я окончательно измотан и даже не держусь, я просто жду когда это всё закончится. Я не просто готов к смерти, а просто понимаю, что скоро умру. И этот факт меня никак не трогает. Наконец-то конец.

      Меня привязывают к операционному столу, вставляют в рот плотный тканевый валик. Неожиданно доктор подносит скальпель к моей груди и рассекает её, оставляя ровные срезы моей плоти по обе стороны лезвия.

      Плевать. Холодный скальпель скользит по моей груди и мне просто все равно. Мне больно, ощущения живые, полноценные, зрелище пугающее. Но мне просто всё равно. Безразлично.

      Как я узнаю позже, в этот момент моя жизнь висит на волоске. То есть шанс есть. Для меня факт существования шанса ничего не меняет. Что умру, что буду жить – без разницы.

      Наркоза нет. Моё сердце на последнем издыхании от повреждений и наркоз его просто убьет. Режут