Слепой убийца. Маргарет Этвуд

на стол и пристально всматривается, словно глядит в колодец или пруд, ища за своим отражением то, что уронила или потеряла – чего уже не достать; недоступное, но различимое, оно драгоценным камнем мерцает на песке. Она разглядывает каждую деталь. Его пальцы, обесцвеченные то ли вспышкой, то ли солнечным светом; складки одежды; листву и крохотные шарики на ветках – так яблоки или нет? На переднем плане – жухлая трава. Тогда было сухо, и трава пожелтела.

      У края фотографии – сначала и не заметишь – еще рука, срезанная до предела, отхваченная по запястье, – лежит на лужайке будто сама по себе. Выброшенная.

      На ярком небе размытые облачка – словно пятна от мороженого. Потемневшие от табака пальцы. Вдали сверкает вода. Теперь утонуло все.

      Утонуло, но сияет.

      II

      Слепой убийца: Яйцо вкрутую

      Так что ты хочешь, спрашивает он. Смокинги и страсти или кораблекрушения у пустынных берегов? Выбирай: джунгли, тропические острова, горы. Или другое измерение – тут я дока.

      Другое измерение? Да ну?

      Не смейся, место не хуже иных. Там все, что хочешь, случается. Космические корабли, обтягивающие скафандры, лучевое оружие, марсиане с телами гигантских осьминогов и все такое прочее.

      Сам выбирай, говорит она. Ты же профи. Может, пустыня? Давно туда хочу. С оазисом, конечно. Финиковые пальмы не помешают. Она отламывает от сэндвича корку. Корки она не любит.

      В пустыне не разгуляешься. Ничего интересного, придется добавить гробниц. И еще обнаженных женщин, что мертвы уже три тысячи лет, женщин с гибкими, пышными телами, рубиновыми устами, лазурным кружевом растрепанных волос и глазами, точно полные змей бездонные колодцы. Но, по-моему, не удастся все это всучить тебе. Ужастики – не твой стиль.

      Как знать. Может, мне и понравится.

      Сомневаюсь. Это для толпы. Зато такое любят изображать на обложках – эти дамы обвивают парня, и отогнать их можно только ружейным прикладом.

      А можно другое измерение, а еще гробницы и покойницы?

      Трудновато, но я постараюсь. Можно еще закинуть жертвенных дев, в прозрачных одеждах, с металлическими нагрудниками и серебряными цепочками на лодыжках. И стаю голодных волков в придачу.

      Ты, я вижу, ни перед чем не остановишься.

      А ты предпочитаешь смокинги? Океанские лайнеры, белоснежное белье, целование ручек и лицемерный треп?

      Нет. Ладно. Поступай как знаешь.

      Сигарету?

      Она качает головой: нет, не хочу. Он чиркает спичкой по ногтю и закуривает.

      Обожжешься, говорит она.

      До сих пор не обжигался.

      Она смотрит на засученный рукав его рубашки – белой или бледно-голубой, переводит взгляд на запястье, на загорелую руку. Он светится – будто отражает солнце. Почему никто не смотрит? Он слишком бросается в глаза, ему нельзя быть здесь, под открытым небом. Люди вокруг сидят на траве или полулежат – одеты в светлое, у них тоже пикник. Все очень пристойно. Но ей кажется, будто они одни, будто яблоня – шатер, а не дерево. Будто