Колье без права передачи. Лариса Соболева

а то и в час-два дня. Никодим Спиридонович попросил меня под каким-нибудь предлогом выманить князя Дмитрия на улицу.

      – Помилуйте, как же я его выманю? – возражал я. – Мы с ним в ссоре.

      – Так вот и предлог – помириться приехали. Сударь, это необходимо сделать. Я хочу, чтоб извозчик и половой незаметно поглядели на него. Сделайте одолжение.

      Я выпрыгнул из экипажа злой как черт знает кто, позвонил. Когда ко мне вышел лакей, я сказал ему, чтоб вызвал князя Дмитрия по спешному делу, которое не ждет. Тот удивился – видимо, не приходилось ему приглашать князей на улицу – и удалился.

      Князь Дмитрий вышел ко мне, остолбенел:

      – Влас Евграфович? Чем обязан? – И насмешливая, высокомерная улыбка тронула его губы.

      Как же, как же! Этикет не соблюден! Я ведь должен был униженно просить, чтоб меня соизволили принять. Но кто же из этих знатоков этикета и приличий стреляет в людей и душит спящих? Уж не князья ли?

      – Вас ждет в экипаже Никодим Спиридонович, – без извинений сказал я и отошел.

      Каюсь: таким образом я отомстил Никодиму Спиридоновичу. Чего это я должен расшаркиваться перед князем? Честь есть и у меня. Я отошел в сторонку, а князь скрылся в экипаже. Пробыл он там недолго и вышел с потрясенным лицом – значит, узнал о безвременной и насильственной кончине барона.

      Мы отъехали на расстояние от дома Белозерских, и Никодим Спиридонович велел моему кучеру остановиться. Потом жестом подозвал извозчика-лихача и, когда тот поравнялся с нами, спросил:

      – Он?

      – Не он, – ответил извозчик. – Ростом тот был чуток пониже да крепче на вид.

      – А тебе записку к околоточному этот человек давал? – повернулся Никодим Спиридонович к мальчишке-половому.

      – Не-а, – дернул головой мальчик. – Тот не такой был. Кажись, постарше. И толще.

      Следующим выманили на улицу Сосницкого. Это сделать было проще, потому что вызывал его сам Никодим Спиридонович, очевидно опасаясь с моей стороны нового сюрприза.

      – Все в точности! – сказал извозчик, когда Никодим Спиридонович переговорил с Юрием Васильевичем, а после спросил извозчика, не этот ли человек брал пролетку. – Он! Вернул аккурат час в час, как обещал.

      – А тебе этот человек дал записку? – обратился Никодим Спиридонович к половому.

      – Не-а. Тот совсем не такой был.

      – А какой? – теперь уж раздраженно спросил Никодим Спиридонович.

      И мне было забавно смотреть, как он досадует на неудачу.

      – А не помню, – ответил мальчик, подняв плечи к ушам. – Лицо у него закутано было по самый нос, я ж сказывал. И шляпа на глаза надвинута. А шинель старая, такие уж не носят господа, до пола спускалась. Я не разглядел его.

      – Ну, а что-нибудь в нем было приметное? – донимал он расспросами мальчишку. Тот задумался, нахмурив лобик. – Может, он вел себя по-особенному?

      – Не-а, не вел. Сидел у окошка, газету читал, потом меня позвал. Отдал записку и сказал, чтоб бегом отнес ее околоточному. Пять копеек дал!

      – А