Золото лепреконов. Снорри Сторсон

не было. Миха сидел, смотрел на бутылку вина, прихваченную из Заколдованной комнаты, и совершенно не волновался о своей дальнейшей судьбе. Все эти приключения повлияли на него как-то неожиданно – Зава перестал бояться смерти. Ему было все равно. На душе было светло и спокойно, впереди маячила перспектива дегустации и долгожданный сон.

      – Больше всего на свете я хочу спать. Вицли, может быть, это и было моим самым сокровенным желанием – выспаться? Вот прямо сейчас мы выпьем этот бутылец, и беспечно завалимся спать, и все невзгоды останутся позади.

      – О, да. А завтра тебя повесят в Яме. И я… а я даже не знаю, что буду делать потом, – всхлипнул лепрекон.

      – А, да ну его все! Наливай.

      – Ты наливай, я же маленький.

      Они пили вино. Зава отхлебывал прямо из горла, не забывая наполнять наперсток Вицли Шмеля. Вино было вполне обычным, не очень хорошим, но и не плохим. Странным было только то, что его не становилось меньше. Сколько они ни пили, бутылка не заканчивалась.

      – Она все время остается наполовину полной, – хихикнул лепрекон.

      – А по мне, так она наполовину пуста.

      – А ты, Зава, пессимист. Но, дело не в этом, дело в том, что наша бутылка – это наше желание. Похоже, что мы оба хотели одного – вот эту заколдованную бутылку, которая теперь всегда будет оставаться наполовину полной, сколько из нее не пей.

      – Наполовину пустой!

      Они пили и пили, а вино все не кончалось…

      Ириами

      Ириами по прозвищу Красавчик смотрел на большую зеленую гусеницу и размышлял о Бытии. В последнее время он был склонен к философствованию. И, как всегда, не без сарказма. Мир казался Ириами несправедливо уродливым.

      – Когда-нибудь эта мерзкая гусеница станет еще более гадкой бабочкой, – сказал он себе, – почему же в Мире все такое некрасивое? Вот женщины, к примеру, ведь уродливые существа, если разобраться! Ничего в них нет благородного. Я не беру, скажем, королеву, Бо храни ее Высочество, но простолюдинки… фи, существа, право, все какие-то не очень.

      Ириами скривился и щелчком отправил гусеницу в преждевременный полет. Похоже, теперь ей уже никогда не стать бабочкой. Но его это не интересовало. Важна для Ириами была только личная выгода, а здесь выгоды не было никакой. Ириами смотрел, как контуженная зеленая гусеница дергается на земле. Скривившись, он «пожалел» ее, раздавив каблуком.

      В этой жизни Ириами ценил только деньги. Деньги и власть, которую они дают. Лишь две эти вещи казались ему прекрасными, если, конечно, не считать его самого – совершенство, случайную удачу, проблеск красоты в уродстве окружающего Бытия. Ириами любил себя самозабвенно. Себя и только себя. Даже свою родную мать он никогда не любил по-настоящему. Он не доверял ей, как не доверял всему Творению, созданному, как он считал, уродливым и несправедливым Автором.

      Презрительно сплюнув в сторону раздавленной гусеницы, горбун закинул свой новый рюкзак за плечи и двинулся дальше. Он шел