Золото лепреконов. Снорри Сторсон

просто выкинуть все из головы.

      – Послушайте, любезнейший, – начал Борн, – не могли бы вы мне дать чуточку хлебца с той чудесной подливкой, что так вкусно пахнет? А еще не мешало бы туда положить кусок мясца и… зелени.

      От такого заявления у Бринги даже настроение поднялось. Он уже почти решил спустить собак, как вдруг его озарила новая идея. В огромной голове метались мысли – одна гаже другой, но все они были недостаточно мерзкие. Кроме одной. Обдумав эту мысль, он решил дать этому нищему то, чего тот хочет… а уж потом спустить собак. Это было необычно, пришлось бы разориться на продукты, но… похоже, развлечение того стоило.

      Удивляясь самому себе, Проглот наблюдал, как его рука потянулась к душистой буханке плоского черного хлеба. Странно раздвоившись, трактирщик будто со стороны смотрел на то, как его собственная рука отламывает огромный ломоть, как другая рука поливает этот прекрасный хлеб ароматной подливой, кладет туда здоровенный кусок мяса, которого хватило бы на три, нет – на четыре порции… лук… ох… В этом было что-то настолько извращенное, что травля собаками показалась ему незначительным наказанием за дерзость попрошайки. Этого нищего нужно накормить, напоить, спеть ему колыбельную или, наоборот, веселую песенку… а потом его придется четвертовать, содрать кожу живьем, посадить на кол, вырвав предварительно внутренности, но так, что бы он был еще жив… а уж потом спустить собак, да, собак!

      Впервые не попробовав еду, с улыбкой на лице, Брингли Проглот протянул хлеб в сторону окна. Он улыбался и думал: «Похоже, что уже очень скоро я самолично забью эту гадину той самой палкой, которая стоит у меня в каморке…». Так думал в тот момент странный трактирщик, наблюдая за движением своей руки, за тем, как рука наглого хапуги тянется ей навстречу. Вот их руки все ближе… ближе…, почти дотянулся… НЕТ!!! Брингли оказался неспособен отдать еду даже ради своего собственного развлечения. В последний момент, когда Борн уже почти коснулся вожделенного хлеба, Проглот отдернул руку с бутербродом, повел ноздрями и… откусил сам – вгрызся в пахучий свежий ломоть хлеба, облитый подливой…

      Брингли жадно пожирал хлеб, понимая, что променял более изысканное удовольствие на примитивную жадность. Ему было досадно и обидно за самого себя… перед самим собой. На лице проявилось выражение конфуза, которое со стороны было похоже на злость.

      «До чего же злобная тварь!» – подумал волшебник.

      «Все равно надо бы спустить собак», – подумал Брингли.

      Проглот засвистел в специальный свисток, призывающий собак, но от возмущения даже не сразу смог выдуть из него приличный свист. Наблюдая за тем, как хлеб с подливой пропадают в пасти прожорливого толстуна, волшебник увидел его душу так, как это могут делать только самые великие волшебники – всю. Борн увидел, что Брингли Проглот бесконечен в своей жадности, как бесконечен океан в своем