Отверженный. Анастастия Енодина

что-то сказать, чтобы они оторвались друг от друга, и он предложил, пересаживаясь в насиженного места с примятой травой:

      — Если захотите посмотреть на гибель планеты, я могу подвинуться.

      Брава посмотрела на него с укором:

      — Планеты гибнут достаточно часто…

      — Безусловно чаще, чем ты замечаешь… — согласился Лайгон.

      Феронд решил не ждать, пока их диалог перерастёт в словесную перепалку, и, улыбнувшись магу, повёл девушку в сторону, продолжая что-то тихо говорить, склонившись к её уху.

      Маг откинулся спиной на траву и вздохнул. Ослеплённый влюблённостью Феронд в упор не хотел замечать, что его чувство к этой глупой девушке не настоящая любовь. Если бы у Лайгона спросили, почему он так в этом уверен, он бы не смог внятно ответить. Впрочем, никто его об этом и не спрашивал, кроме его самого. Сам он никогда не влюблялся даже так, как его брат, не говоря уже о том, что смог бы назвать любовью. И каких-то веских причин считать, что Феронд не прав, у него не было. Всё, что он знал о любви настоящей — было почерпнуто из книг и сказаний. Девушки, с которыми ему доводилось проводить ночи, не вызывали тех чувств, которые им полагалось вызывать у любящего всем сердцем мужчины, и потому приходилось с ними расставаться, когда они становились излишне навязчивыми и желали проводить с ним не только ночи, но и дни. А на дневное время у мага всегда были планы, интереснее будничной общепринятой валинкарской жизни. И маг справедливо считал, что причина не в нём. Причина была в окружающих, но он не винил их в этом. Его всё устраивало в своей жизни. Кроме того, что Феронд выбрал себе Браву и намеревался сделать её своей единственной спутницей на всю жизнь. Это Лайгона раздражало и он, наконец, придумал, кто может помочь ему открыть брату глаза. Элара. Она всегда умела рассказать какую-нибудь сказку, воспевающую истинные ценности. Был шанс, что это заставит Феронда задуматься о том, действительно ли стоит зацикливаться на рыжей девушке.

* * *

      Феронд сидел в своей комнате и приводил в порядок недавно раздобытый меч перед завтрашним состязанием. Волосы мужчины были стянуты сзади тесёмкой, чтобы не мешались, а лицо выражало задумчивость. Он вообще часто казался погружённым в глубокие мысли, так как стоило ему стать чуть серьёзнее, чем обычно, так сразу же на лбу появлялись суровые морщинки, и около поджатых губ тоже. Вид у мужчины от этого сразу становился серьёзным. Но это было лишь видимостью: на самом деле, сосредотачиваясь на каком-то деле, он мог ни о чём не думать.

      В дверь постучали замысловатым стуком. Лайгон. Только он любил отличаться даже в таких мелочах.

      — Ты один? — крикнул из-за двери маг.

      — Один. Заходи! — отозвался брат.

      Лайгон открыл дверь, но заходить не стал, опершись плечом о дверной косяк и глядя на чистящего или точащего свой меч Феронда (в данной ситуации было трудно определить, что именно он делал). Мечи было принято не затачивать остро, поскольку не было резона валинкарцам ранить друг друга. Феронд явно где-то откопал покрытый ржавчиной меч, зато