Буря мечей. Джордж Мартин

он ее и давай вертеть! Медведь, медведь, косолапый медведь!

      – Нет, – сказала Маргери. – Он не давал рыцарского обета.

      – Скажи девочке правду, – нахмурилась ее бабушка. – Наш бедный мальчик – калека.

      – Несчастье случилось на его первом турнире, когда он был еще оруженосцем, – объяснила Маргери. – Его конь упал и раздробил ему ногу.

      – Всему виной этот змей – дорниец, Оберин Мартелл. И мейстер тоже.

      – Мне грезился рыцарь, а ты косматый, бурый, и страшный, и косолапый!

      – У брата больная нога, но сердце доброе, – сказала Маргери. – Он читал мне, когда я была маленькая, и рисовал мне звезды. Ты его полюбишь, как любим мы, Санса.

      – Она и брыкалась, она и визжала, но все ж от медведя не убежала. Плясал с нею буши весь день напролет и с пышных кудрей ее слизывал мед!

      – Когда я смогу с ним встретиться? – в замешательстве спросила Санса.

      – Скоро, – заверила ее Маргери. – Когда приедешь в Хайгарден после нашей с Джоффом свадьбы. Бабушка отвезет тебя туда.

      – Отвезу, – подтвердила старушка, трепля Сансу по руке и улыбаясь всем своим сморщенным личиком. – Непременно отвезу.

      – Кричит она: милый ты мой, косматый, мой расчудесный медведь косолапый! На парочку эту всем любо глядеть: прекрасная дева и бурый медведь! – Маслобой проревел заключительные строки, перекувыркнулся в воздухе и прыгнул на обе ноги с таким грохотом, что задребезжали винные чаши на столе. Женщины смеялись и хлопали в ладоши.

      – Я думала, эта ужасная песня никогда не кончится, – сказала Королева Шипов. – А вот и мой сыр несут.

      Джон

      В сером, окутанном сумраком мире пахло сосной, мхом и холодом. Бледный туман поднимался от черной земли, пока всадники пробирались между камней и кривых деревьев вниз, к манящим кострам, разбросанным по дну речной долины. Огней было больше, чем Джон Сноу мог сосчитать – сотни и тысячи, словно вторая, огненная, река разлилась вдоль берегов и белых вод Молочной. Джон разжал и снова сжал пальцы правой руки.

      Они спускались с холмов без знамен и труб. Тишину нарушали только далекий лепет реки, стук копыт да лязг костяных доспехов Гремучей Рубашки. Вверху на широких серо-голубых крыльях парил орел, внизу двигались лошади с седоками, собаки и один белый лютоволк.

      Со склона, потревоженный копытом, сорвался камень, и Призрак повернул голову на неожиданный звук. Весь день он держался от всадников на расстоянии, по своей привычке, но, когда над гвардейскими соснами поднялась луна, прибегал, светя своими красными глазами. Собаки встретили его рычанием и неистовым лаем, как всегда, но лютоволк не обращал на них внимания. Шесть дней назад самый крупный пес напал на него сзади, когда одичалые остановились на ночлег, но Призрак повернулся, лязгнул зубами, и пес отлетел прочь с окровавленной ляжкой. С тех пор вся свора держалась от волка подальше.

      Конь Джона тихо заржал, но Джон успокоил его лаской и тихими словами, жаль, что нельзя с такой же легкостью заговорить собственные страхи. Он одет в черное,