Баязет. Валентин Пикуль

горячитесь, ваше сиятельство, – засмеялся Клюгенау, обратясь к хану, – зато здесь будет прекрасное вино.

      – А я не гяур, чтобы соблазниться вином, – с презрением откликнулся хан. – Я пью только «ангелику»!

      Поворачиваясь на оттоманке с боку на бок, жирный и неуклюжий, Сивицкий смело возразил подполковнику:

      – Светлейший хан, вы только настаиваете водку на ангелике, но пьете-то все равно водку!

      Дверь отворилась, и молодая армянка с влажными, печальными глазами, выпятив от усилия круглый живот, внесла на руках винный бочонок.

      – А вот и наша красавица! – сказал доктор, сошлепывая ладонью со своих брюк пепел сигары.

      – Натри барбарису да чесноку побольше, – повелел Исмаил-хан, добавив что-то по-армянски, и пинком ноги отправил бочонок в дальний угол.

      Девушка легко выскользнула за двери, и Клюгенау сказал:

      – Господа, вы, наверное, помните Полонского?

      – Еще бы не помнить! – гоготнул Исмаил-хан, снова усаживаясь на паласы. – Он был квартирмейстером в Нижегородском полку, – когда мы усмиряли восстание в Польше… Ну хоть бы один день я его видел трезвым!

      – Да нет, подполковник, – сморщился Сивицкий, подмигнув Карабанову, – это не тот. Вы лучше слушайте…

      Клюгенау вдохновенно читал:

      …Ты шла, Майко, сердца и взоры теша,

      Плясать по выбору застенчивых подруг.

      Как после праздника в глотке вина отраду

      Находит иногда гуляка удалой… 

      И неожиданно чистым и сильным голосом Карабанов, подхватив стихи, донес их до конца:

      Так был я рад внимательному взгляду

      Моей Майко, плясуньи молодой… 

      – Вы, наверное, это хотели сказать, барон? – спросил он и засмеялся, откровенно довольный.

      – Да, поручик. Именно это. И это – прекрасно!

      – Господа! – воскликнул доктор, взглянув на балкон духана. – Казаки ведут кого-то сюда под конвоем…

      – Вчера, – сказал Клюгенау, поднимаясь, – на Орговском кордоне был пойман контрабандист. Кажется, это он и есть…

      Контрабандист шел по середине улицы. Его босые вывороченные пятки почти не взбивали душной пыли. На днях он перегнал в Бахреванд стадо овец и переправил в Тебриз дочь русского чиновника, запроданную для гаремов, а на обратном пути попался с тюками английских одеял и хорасанских ковров.

      Подняв острые плечи, словно орел свои крылья перед взлетом, «ночной гость» шел под конвоем казаков, удивительно прямой и легкий, почти не сгибая ног в коленях; рваный бешмет крутился вокруг длинного тощего тела.

      – Встретим его, господа, – предложил Исмаил-хан, берясь за нагайку, – как образованные люди…

      Контрабандиста ввели во двор. Казаки-конвоиры устало облокотились на карабины, хозяин харчевни вынес им ковш с вином. Звали духанщика де Монфор, он был француз и дворянин; Клюгенау успел шепнуть про него, что он видел Кайенну и на плече его выжжено клеймо каторжника.

      – Черт знает что! – едва