Леди не по зубам. Ольга Степнова

деньги или личные вещи? Всё на месте?

      – Да были бы у меня деньги, разве ж я здесь бы был?! – грустно усмехнулся математик. – Я бы в Анталии на пляже лежал, Глеб Сергеич! А вещи… вот мои вещи, на мне – штанцы, ремень, рубашонка, штиблеты, мозоль на пальце и шрам от аппендицита. – Он весело рассмеялся, видимо, это была его лучшая шутка в жизни.

      В зал вошёл Ганс, и мы прошли с ним за кулисы. Оказалось, что там, на трёхногом стуле, прислонившись к стенке, сидела Беда и курила.

      Я выхватил у неё сигарету.

      – С ума сошла! Мы приехали пропагандировать здоровый образ жизни!

      – Это вы его приехали пропагандировать, а я тут так, покурить вышла, – огрызнулась Элка, но сигарету всё же затушила.

      Я выглянул из-за занавеса, который отчего-то вонял копчёной рыбой. Зал постепенно начал заполняться детьми. Отчего-то это были очень тихие дети, они не орали, не гомонили и не свистели, они чинно рассаживались на стулья, с пристальным вниманием рассматривая сцену.

      – Микрофона-то нет! – принялся за своё Герман. – Я как конкурсы проводить буду?! Горло надрывать?!

      В первом ряду расположились педагоги и воспитатели. Оскара Васильевича среди них не было.

      – Готовы? Начинаем! – скомандовал я.

      – Стойте, ёпть! – шёпотом заорал Герман Львович. – А Викторина-то где?!

      – И где?! – нахмурился я и огляделся. Викторины Юрьевны за кулисами не было.

      – Я её в коридоре видел, она с директором интерната разговаривала, – сказал Ганс.

      – Нет, без микрофона полная лажа! – гнул своё Герман Львович. – У меня голос и так казённый, а к Барнаулу я охрипну совсем!

      Я почувствовал, что с удовольствием пососал бы мятный леденец, чтобы громко не выругаться.

      – Ганс, у тебя ничего не пропало? – на всякий случай поинтересовался я у Гаспаряна. – Деньги, документы, личные вещи?

      – Да нет, вроде, – пожал он плечами. – У меня ничего такого и не было…

      – Странные вы люди, ничего-то у вас нет! Всё равно после вступления позвоню в милицию, пусть ищут этого проходимца!

      Я сказал это большей частью для Элки, но она и глазом не повела, сидела и рассматривала свой маникюр бордового цвета.

      И тут за кулисы ворвалась Викторина Юрьевна. Она была красная и растрёпанная, словно за ней гналась толпа хулиганов.

      – Глеб Сергеич! Это чёрт знает что! – зашептала она, терзая на шее жгутом повязанный платочек. Викторине было едва за тридцать, но она невероятно старила себя манерой носить широкие длинные юбки, бесформенные блузки, бабушкины платки на шее и очки в роговой оправе. Волосы у неё неизменно были собраны в тугой пучок на затылке, а косметикой она не пользовалась даже на восьмое марта.

      – Вот и я говорю, что это никуда не годится, – согласился я с ней. – Пора начинать, а вас нет! Куда вы запропастились?!

      – Вы знаете, что это интернат для слабослышащих детей?! – выпучила она из-под очков глаза. – Я только что разговаривала с Оскаром Васильевичем и он сказал…

      – Что-о?!! – заорал я.

      – Ёпть!