Пробуждение. Алексей Курятников

Максима, и он хотел было вскочить на ноги, но три здоровые туши навалились на него и повязали руки и ноги. Дедяту уже скрутили по рукам и ногам, и тот только злобно рычал.

      С ладьи сошел еще один воин, кольчуга, плащ и доспехи которого выдавали его принадлежность к знатному роду.

      – Рагоза! Сволота! – узнав в воине воеводу Полоцка, прорычал Дедята. – Полюбуйся, Глеб. Вот почему Полоцк был взят. Воевода Полоцка, Рагоза, шкура продажная!

      – Чтобы тебе сохранить шкуру, Жрец, надобно молчать, – надменно ответил Рагоза, источая спокойствие гроссмейстера, поставившему мат сопернику. – Вот и беглецы, что по тоннелю от нас ночью убегали. Куда бежим, Дедята? Никак, в Киев упредить раньше нас Ярополка? Негоже это. Не надобно Ярополку раньше времени знать, что Полоцк взят.

      – Что делать с ними будем, Рагоза? – спросил Рыжебородый.

      – На весла. Быстрее до Киева дойдем. Будет времени больше место разведать да что в городе происходит узнать.

      Пленников погрузили в судно, и ладья, отчалив, взяла курс вниз по течению Березины. Дедяту и Максима привязали к веслам в носу ладьи. За их спинами расположился Рыжебородый с плетью.

      – Лучше греби по-хорошему, иначе сначала спину исполосуют, а потом грести начнешь, – знаючи порекомендовал Дедята и сам навалился на весла.

      Максим кипел и представлял из себя ядерный реактор, в котором, если нажать не ту кнопку, будет взрыв. И этой спусковой кнопкой могла стать Божена. Дедята, в отличие от Максима, сохранял спокойствие и внимательно следил за реакциями Максима.

      – Не суетись, как заяц пред зайчихой. Все очень удобно. Быстрее до Киева доберемся, – оптимистично сказал Дедята, налегая на весла.

      Максим глянул на Дедяту как на душевнобольного и выпалил в ответ:

      – Если они тронут Божену, я… я…

      – Ты будешь грести, пока не придет время, – процедил сквозь зубы Дедята, и Максим понял, что у старика есть план. Он скептически глянул на Жреца и отключился от бесперспективного, на его взгляд, разговора.

      Божену бросили на корму ладьи. Она сидела связанная, в разорванном на груди сарафане. Пленница свесила пряди густых волос, прикрывая наготу белоснежных налитых грудей. Дружинники Рагозы бросали алчные взгляды в сторону Божены, но воинская дисциплина призывала их нести службу. Рагоза следил, чтобы судно двигалось максимально быстро, и, надо сказать, у него это получалось. Судно двигалось под парусом, да и шесть гребцов работали без устали. Рыжебородый постоянно стимулировал работу Дедяты и Максима. И к вечеру через рваные рубахи гребцов проступала запекшаяся кровь.

      – Пора на привал. Ну что, красавица, повечеришь с добрым молодцем? – хохотнул Рагоза, подмигивая Божене.

      Желваки Максима злобно заиграли на скулах.

      – Рагоза! Вели руки освободить. До крови стерлись, – сказал он.

      Рагоза, пребывая в прекрасном расположении духа, вел себя раскованно. Вальяжно попивая из фляги медовуху, воевода предвкушал долгожданный привал. Судно преодолело вдвое большее расстояние, чем он планировал,