Карпатский сонник. Юлия Горноскуль

в белоснежную мастику, усеянную ягодами ежевики…

      Столько часов она провела в своем сказочном царстве за этим кропотливым трудом, что даже дни недели представлялись ей в виде десертов. Пятница под шоколадным муссом, воскресенье, залитое малиновым желе в хрустальную розетку, с застывшей каплей гренадина на донышке, вторник в виде творожной запеканки по-белорусски…

      Сегодня была среда, по цвету, вкусу и общим ощущениям напоминавшая непропеченную булку с сыром, и Ева который час билась над очередным шедевром, начатым накануне ее помощницей, милой девочкой с налетом исландских веснушек на переносице. Фасад был уже облит белым шоколадом и покрыт разноцветной вязью; теперь Ева выкладывала мозаику из мелко нарубленных цукатов. Она уже достигла того апогея творческого экстаза, когда руки творят отдельно от разума, подчиняясь какому-то сверхъестественному порыву. Ее эйфорический полет был прерван звонком в дверь.

      – Изумительно! Да это же стилизация под дом Бальо Гауди! – воскликнула Ляна, заглядывая в архитектурную контору.

      – Пока не получается доделать крышу…

      – А я-то думала, теперь в твоем репертуаре будут польские мотивы. Например, краковский Доминиканский собор.

      – Ну как он тебе? – многозначительно подняла брови Ева.

      – Милая, ну ты же не всерьез! Этот твой поляк – ужасный сноб и зануда!

      – Мне так не показалось.

      – Не показалось, пани Ева? Пани! Да кто сейчас так разговаривает?

      – Поляки.

      – Слушай, ну правда. Какая-то неуместная куртуазность, эти высокопарные рассуждения о литературе, вообще эта высокомерная манера себя так вести…

      – Ты что, расстроилась, что его не раздели и не отхлестали плеткой?

      – Но было б веселее, мы бы тогда все были на одной волне! А такие люди, как он, всегда отдельно, и от этого как-то неловко, как будто они заведомо ставят себя выше тебя. Да так оно и есть, – Ляна махнула рукой. – Хотя было бы интересно, если бы он разделся. Больше чем уверена, что если у него и есть татуировки, то это – крылатый гусар на плече.

      Она хохотнула и, склонившись над старинным трельяжем, стала проверять, не растерся ли контур губного карандашика. В трех зеркальных створках отразилась ее улыбка, преломленная в пунцовое «О».

      Они познакомились, когда Ляна заказывала небольшой розовый тортик в виде дома-музея Сальвадора Дали в Фигерасе, с яйцами из безе поверх стен. Она мимоходом что-то рассказывала про ампурданские яйца и сюрреализм, но больше Еву заинтересовало то, что в первый раз заказчица пришла с зеленой помадой на губах, а во второй – с ослепительно-лиловой. «Byzantine» – мгновенно определила она оттенок.

      – Я – человек настроения, поэтому крашу губы в соответствующий цвет, – просто сказала Ляна.

      Надо сказать, в начале их знакомства Ева слегка завидовала легкомысленной Ляне, которая жила одно время в Копенгагене с высоким