Пус Мидун. Михаил Рыбка

что им, ратушу городскую строить?

      – Ты – дикое существо, Пус, особенно когда под этим, – енот потряс пакетом. – А помнишь, как тогда, восемь лет назад в экспедиции?…

      Мидун кивнул и ответил:

      – Это когда тебе капканом ухо обрубило? Помню. Ты тогда еще кричал, что твоя енотиха тебя теперь домой не пустит, потому что какой же ты мужик без уха.

      Енот описался.

      – Та чтоб тебя, – протянул он. – Уже и днем достает.

      Прикрывая срам, енот выбежал из пещеры и зашумел охапкой травы.

      – Не тот ты уже, старик, не тот, что был раньше. Раньше из-за тебя тигры ссались, а теперь ты вон из-за сквозняка.

      Чумазый вернулся и утер слезу.

      – Раньше я дураком был, не ценил того, что имел. А теперь я умный, но мне от этого не легче.

      – Ты и сейчас дурак.

      – Тем более.

      – К чему это ты?

      – К тому, Пус, что мы издохнем скоро. И что все эти мои болячки… в общем, время берет свое.

      Кот улыбнулся.

      – Зато коты живут дольше енотов раза в два.

      – Кто тебе сказал? Ты столько травы жрешь и кислого молока пьешь, что твоя печень уже наверняка черная. Ты еще меня опередишь.

      Мидун встал и собрался уходить.

      – Ладно, Чумазый, спасибо тебе за мочу, за пепел, и за банку в голову. Я тебе завтра рыбы занесу под вечер, не помри к тому времени. Может, воск достану, так мы бутербродов каких-нибудь сделаем. Ну, давай. До скорого!

      Ничего более не говоря, кивнув на прощальные слова Чумазого, Пус Мидун захватил пакет и растворился в густой темноте за порогом освещенной керосинкой пещеры старого енота.

      Глава 2

      Утром следующего дня Пус Мидун проснулся, традиционно терзаемый похмельем. Нервно разбив пустую чашку, он набрал в соседнем колодце воды и вылил целое ведро себе на голову, после чего наплевал в колодец и пошел собираться на рыбалку.

      Свой инвентарь, который состоял из ножика и большого мешка, он запихнул в карманы жилетки. Выйдя из дома привычным крадущимся шагом, кот огляделся и подался на тропу, огибавшую лес, местами забегая в него, словно в гости, и выводившую к мелководным порогам быстрой речки, которая вверх по течению намыла глубокие карманы, привлекая в них сомов, лососей и разную другую живность. Топая по тропе, Пус напевал под нос песню «Рискуя сердцем, мы всех под нож поставим» и считал, сколько успел разрушить муравейников. Главным условием его странной игры было не отдаляться при этом от тропы больше, чем на пять шагов. Увлекшись своим занятием, он неожиданно встретил волка Кабанова, перегородившего тропу поперек мотоциклом. Полицейский спокойной сидел и курил. Мидун растерянно замер, но тут же вернул свое привычное выражение полного безразличия. Волк молча смотрел на Мидуна, а тот бросив короткий взгляд в его сторону, заметил движение чуть поодаль от тропы. Там суетилось несколько волков, что-то вынюхивая и записывая.

      – Пришел-таки, – довольно хмыкнул Кабанов.

      – Таки я тут каждое утро хожу, – перекривил его довольную морду Мидун.

      – Тем более, тем более… – протянул волк.

      – Пустишь