Победителей не судят. Виктор Пронин

ведь было, – озадаченно протянул Касьянин и, увлекшись давними воспоминаниями, сам того не замечая, свинтил крышечку и в задумчивости выпил коньяк.

      На следующий день в палату пришел следователь.

      Едва этот человек заглянул в дверь, Касьянин сразу догадался – по его душу.

      Так и оказалось.

      И следователь тоже узнал его, сразу направился к его кровати – видимо, перед этим поговорил с врачом. Был этот человек высок, в сером заношенном костюме, какой-то рубашке, каком-то галстуке. И еще – он был лыс, а светлые прядки волос, которые беспомощно протянулись от одного уха к другому, не столько прикрывали лысину, сколько ее подчеркивали. Так чулки на женщине или прозрачная рубашка не столько прикрывают тело, сколько его обнажают.

      В руках у следователя была клеенчатая затертая папочка с хлястиком, который застегивался на кнопочку. Несмотря на возраст, кнопочка эта работала, соединяла две половинки папочки, чтобы они не распахивались и чтобы не вываливались из нее бумаги чрезвычайной важности.

      – Илья Николаевич? – улыбнулся следователь, остановившись у кровати.

      Его улыбка Касьянину неожиданно понравилась. Была она простой, чуть ли не доверчивой, и зубы у следователя были все свои, все на месте и все здорового белого цвета. В свете этой улыбки как-то погасла и исчезла лысина, прядки волос за ушами, серый потрепанный костюм сделался естественным, вроде ни в чем другом следователь и не мог появиться.

      – Он самый, – ответил Касьянин и тоже улыбнулся, как сумел.

      – Иван Иванович Анфилогов, – представился лысый человек с молодой улыбкой и крепко пожал руку Касьянину. Ладонь у следователя оказалась сильной, прохладной, сухой. – Я из милиции.

      – Да уж догадался.

      – Вы как, поднимаетесь?

      – Когда прижмет – поднимаюсь, – улыбнулся Касьянин.

      – У вас тут есть где поговорить?

      – В конце коридора, – Касьянин встал, поправил одеяло и направился к выходу. Следователь последовал за ним, не забыв напоследок оглянуться и окинуть всех больных палаты взглядом внимательным и быстрым. Трудно сказать, запомнил ли он кого-нибудь, но посмотрел, улыбчиво и протяжно.

      В конце длинного коридора, умеренно грязного и какого-то замусоленного, с надорванным линолеумом и комками окровавленной ваты на полу, с небольшими отсеками, где за маленькими столиками у стеклянных шкафчиков сидели накрашенные сестрички и без конца звонили своим приятелям и приятельницам.

      Касьянин и Анфилогов медленно прошли вдоль коридора и добрались, наконец, до клеенчатого дивана, стоявшего у самого окна. Диван был старый и продавленный. Какой-то ошалевший от боли или от дури больной изрезал его ножом, и из дыр торчала серая вата.

      – Присаживайтесь, – Касьянин на правах хозяина показал на диван. Хотя прогулка по коридору была недолгой, но он устал и опустился на диван с облегчением. Следователь сел рядом, положил на колени свою папочку, раскрыл ее, вынул бланк протокола.

      – Начнем? – повернулся