Нелогичная жизнь. Мария Метлицкая

неухоженные ногти.

      Они негромко и довольно редко перебрасывались какими-то незначительными фразами.

      – А не подшить ли мне голубой сарафан? – спрашивала Софья у Изольды.

      Та кивала:

      – Да, подшей.

      Бабка Аннета похрапывала в гамаке.

      – А может, поменять на нем пуговицы? – продолжала, позевывая, Софья.

      – Поменяй! – кивала мать.

      – А если сварить зеленые щи? – вдруг осеняло Изольду.

      – Свари, – соглашалась дочь. – Хорошо бы! Со сметаной и яйцом!

      – И еще – охладить! – Изольда мечтательно прикрывала глаза.

      И все оставались на своих местах. Теперь уже подремывала и Изольда, Аннета внушительно похрапывала, а Софья зевала и рассматривала свеженакрашенные куцые ногти.

      Потом, словно очнувшись, Изольда снова вступала в разговор:

      – Покосить бы! А то по пояс уже!

      Дочь вздыхала:

      – Позвать надо Федьку-пьяницу.

      Мать тоже вздыхала и произносила с нескрываемым огорчением:

      – И коса тупая. Совсем.

      – Поточит! – успокаивала ее дочь.

      И все опять замолкали. Потом, словно очнувшись, воскресала бабуля.

      Приходило время обеда. Изольда тяжело поднималась со стула и задавала один вопрос:

      – Гречка или лапша?

      Софья кривила губы:

      – Надоело. Давай картошечку отварим.

      Изольда скрывалась в доме. Минут через пять раздавался ее голос:

      – Картошка пропала. Одна гниль. Сходи на станцию!

      – Тогда – макароны, – обрывала дискуссию дочь.

      – А хлеб черный есть? – оживала бабка. – Свеженького хочется, с маслом.

      – Черный тебе вредно, – назидательно говорила внучка. – У тебя колит. А про масло я вообще не говорю! И свежий завозят с утра. Теперь наверняка расхватали.

      Аннета смиренно замолкала.

      После обеда они «отдыхали». Это святое. От чего, спрашивается?

      Бабка опять ныряла в гамак. Бог с ней, со старухой. Хотя моя бабушка моложе была ненамного…

      Изольда укладывалась на раскладушке под яблоней – со старым журналом. Шарила рукой по траве и выуживала пару-тройку побитых, вялых яблок – обтирала их об халат и принималась грызть. А Софья плелась в мансарду – там хоть и душно, зато тишина.

      К пяти стекались опять. Долго пили чай, смотрели вечерние ток-шоу и наконец отправлялись «променадиться», как говорила моя бабушка.

      Вот ей-то было не до этого – определенно.

      И шли они, наши «красавицы», по песчаным дорожкам, обмахивались веточками от комаров и прочей нечисти, перебрасываясь редкими фразами. Видимо, совсем незначительными, судя по отсутствию эмоций на лицах. Раскланивались с соседями – вполне доброжелательно, что есть, то есть. И даже любовались богатыми палисадниками, с большим, надо сказать, удивлением.

      Так они и прогуливались неспешно – три абсолютно нелепые и некрасивые женщины, похожие