Кругом один обман (сборник). Виктория Токарева

семь лет – сами невесты. А пятьдесят пять лет – расцвет, когда форма совпадает с содержанием. Раньше отставало содержание, позже начнутся проблемы с формой. А в пятьдесят пять лет – все слито воедино. Я стояла перед Политиком в коралловом пиджачке – зрелая, как созревший фрукт, но не перезрелая, веселая и умная. Замечательное сочетание.

      – Я попробую, – пообещал Политик. – Я вам позвоню.

      – Я дам телефон… – Я торопливо достала из сумки ручку, записала на приглашении.

      Политик взял приглашение с моим телефоном.

      К нам приблизилась Фаина.

      – Не приставай к человеку, – приказала она. – Не задерживай.

      – А твое какое дело?

      – Меня попросили.

      – Кто?

      – Ну, попросили…

      Очень может быть. В зале было много властей предержащих, на них бесцеремонно накидывались приглашенные гости и решали свои деловые проблемы. Специально обученные люди следили за поведением гостей и пытались обезвредить наиболее навязчивых. Ко мне они подослали подругу. Это более деликатный ход, чем подойти самим и сделать замечание. Я ведь могу и обидеться.

      Однако инцидент исчерпан. Политик положил мое приглашение в карман и отошел.

      – Что ты от него хотела? – спросила Фаина.

      – Президентскую пенсию. Он сказал, что позвонит.

      – Это форма отказа. Они всем так говорят, но никогда не звонят.

      Фаина лучше знает. Ей, наверное, много раз обещали, а мне впервые.

      Появился президент. За ним шли его мюриды. Человек шесть. Остановились возле небольшого стола.

      Я внимательно смотрела на мюридов. Что за люди? Крайний справа был откровенно некрасив, как будто сделан из собаки, но при этом с его лица явно считывался ум, юмор, опять ум. Да. Дураков там нет, как бы нам этого ни хотелось.

      Ельцин стоял как изваяние. Долгая партийная работа сделала его похожим на статую. К нему подошла дочь, что-то шепнула в ухо. Ельцин перевел взгляд в мою сторону и протянул мне руку. На руке не было половины пальцев.

      – Виктория Токарева… – четко произнес он медным голосом. – Читал.

      Я подержала его руку в своей. Хотела сказать: будет врать, но сдержалась. Конечно же, он не читал. Имеет право при своей занятости. Он небось и Тютчева не читал, и Лескова, а соврал из вежливости. Хотел сделать приятное. Мы, писатели, жаждем признания, тем более президентского.

      Ельцин остановился ненадолго. Он вышел к народу из вежливости, для приличия и ждал случая, когда можно уединиться с мюридами в отдельной комнате и врезать по полной (в смысле, выпить).

      Ельцин умел и любил врезать, но хуже от этого не становился. Что-то было в нем монументальное и необходимое для нас всех в тот смутный период.

      Ельцин постоял для протокола и удалился.

      Я тоже решила удалиться.

      Отправилась искать Фиму. Над ней навис Виталька Кравченко, редактор «Огонька», – законченный бабник, скользкий как обмылок. Практически та же самая пьянь и рвань, которая окружала Фиму, только те работали руками, а Виталька головой. Все остальное – одно и то же.

      Я подошла