Корона. Кира Касс

весело рассмеялся:

      – Ой, я помню! У нее получились не сдобные, а хрустящие блинчики!

      – А ты, вредина, даже не захотела попробовать мамину стряпню!

      Я виновато покачала головой:

      – Да, но я сделала это исключительно из чувства самосохранения.

      – А на самом деле блинчики получились что надо! Хрустящими, но вкусными. – Остен положил в рот кусочек лежавшего перед ним на тарелке блинчика. – Нет, этим блинчикам до маминых далеко!

      Я услышала чей-то тихий смех. Это был Фокс, который явно хотел что-то сказать.

      – Мой папа тоже был ужасным поваром, – произнес Фокс, немного повысив голос. – Но мы в основном жарили на гриле, и папа вечно говорил, что это сплошные угли.

      – Типа подгорело, что ли? – поинтересовался Ганнер.

      – Ну да.

      – А вот мой папа… – застенчиво начал Эрик, и я удивилась, что он решил присоединиться к общей беседе. – У них с мамой было фирменное блюдо, которое они готовили друг для друга. Причем оно требовало обжарки. И последний раз, когда папа занимался готовкой, он так надымил, что, пока комната проветривалась, им пришлось взять меня и уехать из дома на два дня.

      – А у тебя что, не было своей комнаты? – поинтересовался Кайл.

      Эрик покачал головой:

      – Нет. Я спал в гостиной, за что мне приходилось жестоко расплачиваться, когда мама просыпалась в шесть утра и затевала уборку.

      Ганнер сочувственно рассмеялся:

      – Ну почему, почему у родителей вечно так? И обязательно в тот самый день, когда, по идее, можно подольше поспать.

      – А разве нельзя просто попросить их этого не делать? – удивленно сощурилась я.

      – Ну вам, ваше высочество, конечно можно, – загоготал Фокс.

      Я отлично понимала, что если меня поддразнивают, то вполне добродушно.

      – Кстати, именно потому, что жизнь нас не слишком баловала, мы не хотим проиграть и лишиться этой красоты. – Хейл обвел рукой стол, а потом комнату.

      – Ко мне это не относится, – ровным голосом произнес Кайл.

      Обеденный зал утонул в гуле голосов, все наперебой принялись говорить, каждое новое замечание пробуждало новый поток воспоминаний. Разговор стал таким громким, а смех – несдержанным, что никто и не заметил, как какая-то служанка вышла на середину зала. Сделав реверанс, она прошептала мне на ухо:

      – Ваша матушка проснулась.

      И я сразу ощутила целую гамму эмоций, среди которых явно преобладала безумная радость.

      – Спасибо! – не дожидаясь Кейдена и Остена, я как ошпаренная выскочила из комнаты.

      Я бежала по коридору, не чуя под собой ног, но, влетев в больничное крыло, на секунду остановилась перед маминой палатой, чтобы взять себя в руки. Осторожно открыв дверь, я сразу услышала пиканье кардиомонитора, который на мгновение замер, когда я поймала мамин взгляд.

      – Мама, – пролепетала я.

      Стоявший рядом с ее постелью отец посмотрел на меня через плечо. Его глаза, с черными