Еврейские судьбы: Двенадцать портретов на фоне еврейской иммиграции во Фрайбург. Павел Полян

снять комнату, приняла ее с распростёртыми объятиями – как же: помощник прокурора, большой начальник! И говорит: «Тут приходили экуированные яуреи, – но я их не пустила». – «Ах так? Тогда и я к вам не пойду: я тоже еврейка».

      Тёмная неграмотная татарка, не видевшая евреев никогда в жизни, но у неё тем не менее настрой этот уже был.

      Начальник Анны, районный прокурор, был тоже татарином. Были еще следователь, был и судья, все татары. Но со стороны коллег никакого антисемитизма не было.

      Потом пришёл новый прокурор республики и выбрал себе четырёх юристов, для того, чтобы укрепить работу центрального аппарата, который весь был татарский. Сам он был из Украины, ему нужен был русскоговорящий аппарат, грамотные юристы. Он выбрал четырёх девочек, в том числе и Анну. Так в 1943 году она оказалась в Казани, в центральном аппарате Прокуратуры Татарии.

      В Казани Анна работала сначала прокурором следственного отдела (аппаратная работа). Потом отвели отдельный участок – прокурор по делам несовершеннолетних: прокуратура обратила свой взор на состояние детских колоний и т. п.

      Анна Резник c детьми Львом и Инной / Anna Resnik mit ihren Kinder Lev und Inna (1954)

      О Холокосте не знали почти ничего. Но знали, что создают гетто, что заставляют носить жёлтые звезды. И в 1943 году Анна все ещё надеялась, что найдёт мамин детский сад, что он был вывезен (вывозили же какие-то предприятия, учреждения!).

      В 1944 году, после того как освободили Минск, Анна с сестрой стали писать запросы. И кто-то прислал открытку: ваша мать была вместе с другими стариками сожжена в каком-то сарае. Когда закончилась война, Анна ездила туда, была на многих могилах. Но подробнее узнать ничего не удалось.

      В Минск она приезжала много раз, однажды приехали туда все трое. Их дом в Минске уцелел, они несколько раз пытались в него попасть, но новые жильцы не пустили.

      Москва

      В 1945 году Анна, теперь уже Анна Иосифовна, вышла замуж за москвича и прожила в столице всю дальнейщую жизнь до переезда в Германию. С мужем она познакомились в Москве, куда приехала на совещание в Прокуратуру Союза по делам несовершеннолетних: она выступала с докладами по пяти вопросам повестки дня.

      С мужем у нее была как бы общая беда – его мать тоже погибла в Минске. Сам он закончил Авиационный институт и работал в НИИ-17, участвовал в создании этого института, возглавлял в нем отдел информации. Кроме того, занимался литературой, год учился в Литературном институте, был очень интересным и способным человеком. Он умер в 1984 году в возрасте 70 лет.

      Переехать в Москву было непросто. По закону могли и не отпустить с работы, а за самовольное оставление рабочего места могли даже судить. Вышла она из этого положения просто: дала почувствовать прокурору Татарии, русскому по фамилии Садовничий, что он антисемит.

      Выслушав ее рассказ о том, какую тяжёлую эвакуацию она пережила, он скривился и сказал: «Что, бежали?» И тут Анна не сдержалась и твердо сказала: «А что, кому-нибудь было бы интересно, чтобы ещё одна еврейская голова полегла?»

      Он тут