Воля (Беглые воротились). Григорий Данилевский

вверх.

      – В голубятне заперта… А вы кто, позвольте спросить?

      – Я-то?

      – Да.

      – Я так… посторонний.

      – Дядюшка, голубчик! освободите меня. А не то, рассвенет – пропала я и бедная моя головушка.

      Из окошечек воздушной голубятни опять послышались горькие стоны, плач и вздохи.

      – Да как освободить-то тебя, чем?

      – Лестницы поищите поблизости тут или поодаль; она здесь где-нибудь в саду, ищите.

      «Так мы в саду. Что за диковина! Чей же это сад? Наш был не в этой стороне», – подумал Танцур, бросился искать впотьмах лестницу и скоро нашел. Он приставил ее к столбу, взлез туда, посоветовался с необыкновенной пленницей, как поступить, сломал палкой задвижку небольшой дверцы, в которую деревенские повара весной лазят грабить детей воздушного домика, и снес оттуда на руках дрожавшую от страха, стыда и отчаяния молоденькую горничную.

      Она отбежала к садовой канаве, быстро оправилась, хотела бежать далее и остановилась.

      – Кто вы? – спросила она, – за кого бога молить? Говорите скорее!

      Илья подошел и взял ее за руку.

      – Зачем вам? Лучше вы сами скажите, кто вы и что за невидаль такая тут случилась с вами?

      Девушка потупилась, стала вертеть по земле ногою.

      – Надо к барыне-с… Я горничная здесь, коли знаете нашу барыню. Нас много у нее. Поляк-управляющий давно к нам, видите, подбивается. А мы плевать на него. Он и пойди дозором. Я тут в сад выходила иной раз… не к нему… а к знакомому такому другому человеку… Он нежного, можно сказать, сердца и совсем не такой вовсе подлой души… Выбежала я и сегодня, будто в прачешную… А поляк и наткнулся на нас. Этот-то мой душенька, значит знакомый, убежал от стыда да от страху, а поляк меня, оторопелую дуру, ухватил с дозорными, да и запер тут до утра в голубятню. «Утром, говорит, узнаем, кто такая тут из девичьей со всякою сволочью, с музыкантами соседскими дружбу водит; а теперь не хочу барыни, говорит, будить!» Так и сволокли меня сюда и толкнули в будку… Индо руки все изломали, платье оборвали… Голубей сонных всех спугнули, и долго они, горемычные, кругом меня в тьме-тьмущей этой летали, крыльями мне в лицо веяли… Стала я плакать; хотела крик ко двору подать, пусть бы хоть и барыня уж узнала; страшно так это мне впотьмах стало, как все голуби-то прочь разлетелись… Я плакать… а тут и вы отозвались… Скажите, кто вы?

      – Нет, прежде уж вы мне оповестите: какое это село? Что теперь, барыня у вас, а не барин? Есауловка? – спросил Илья.

      – Нет, не Есауловка, а Конский Сырт… Наша барыня – арендаторша!

      «Так я не туда попал, – вот что!» – подумал Танцур. Месяц готовился в это время выйти. Кругом стало еще светлее. Илья разглядел миловидное личико, плотно подвязанные вокруг головы косы, белую косынку и полные плечи освобожденной пленницы.

      – Мой знакомый, можно сказать, благородный и не такой подлой души человек, как наш приказчик! – сказала Фрося, не двигаясь с места и щипля руками концы косынки, – он по гроб жизни и света не забудет вам этой услуги-с. Но можно ли узнать опять-таки ваше имя?

      Фрося