Соленый арбуз. Владимир Орлов

гладил ее шершавую, грубоватую руку, полированные, пахнущие лаком ногти. Зойка о чем-то говорила, он ей отвечал, даже шутил и смеялся и говорил что-то… Зойка положила голову на его плечо, и он гладил ее густые, пушистые волосы, целовал ее.

      – И чего вы верите Николаю! – сказала вдруг она.

      «При чем тут Николай? Зачем она о Николае?» – подумал на мгновение Букварь. Он хотел ответить ей, но его уже целовали Зойкины губы.

      Пальцы его ощутили маленькие кругляки пуговиц. «А у Буратино на белой кофте красные пуговицы, – неожиданно подумал Букварь. – При чем тут?..» И вдруг пришла другая мысль: «Только бы об этом не узнала Ольга!»

      Пальцы Букваря перестали шевелиться. Он сидел и боялся, что Зойка начнет сейчас задавать вопросы. Но она молчала.

      Он начал уверять себя, что она ему нравится, что он давно думал о ней. Но тут же подумал вдруг: «А ты сможешь сказать ей о любви?»

      А зачем об этом говорить? Фальши не нужно. Ею движет просто физиология. И им тоже. Там, на берегу, он струсил и сейчас струсит? Нет. Нечего обманывать себя обещаниями красивого и туманного будущего, нечего ущемлять себя… Очкарик Малахов… «Все так просто»… И вдруг Букварь резко, рывком поднялся с шуршащей стружки.

      – Ты чего?

      – Мне надо идти, – сказал Букварь, – я опоздаю… На машину.

      Дверь дернулась. Наверное, нарочно. Впустила полосу света. Полоса, покачиваясь, выхватила из полумрака Зойку и его, Букваря, застывшего в двух шагах от нее.

      – Ты чего? Ты куда? Что с тобой?

      Зойка ничего не понимала. Лицо ее становилось удивленным и обиженным. Сейчас ей не надо было врать. Надо было сказать правду. И он сказал. Глухо:

      – Я не могу так. Так нельзя.

      Он пошел, наступая на стружку, на гнутые тонкие трубы и полосу света. Его догнал Зойкин смех. Она сначала смеялась тихо, а потом стала хохотать. И слова, злые, как нож, били в спину:

      – Мальчик!.. Опоздаешь в ясли!.. Думаешь, ты мне очень нужен? Да? Думаешь, я в тебя влюбилась?.. Да?

      И вдруг Букварь подумал, что вся эта прогулка с Зойкой подстроена, вспомнил, как тогда, на Канзыбе, Кешка обещал ему устроить «что-нибудь такое»… И он тут же уверил себя, что все, по-видимому, так и есть. Обида захлестнула его, и он чувствовал, что способен сейчас на самый безрассудный и нелепый поступок.

      Он обернулся и неуклюже пошел на Зойку. Наплывало ее лицо, освещенное лучом фонаря, резкое, со сморщенным носом и смеющимся ртом.

      – Мальчишка! – хохотала Зойка.

      Букварь сжал зубы, шагнул вперед и ударил Зойку по щеке. Вышел в дождь, в мокрую ночь, хлопнул дверью.

      И не видел, как Зойка опустилась на стружку, закрыла лицо руками и заревела девчонкой.

      11

      Дождь покапал еще день, и ему надоело. Утром в воскресенье небо было серым, но дождь уже не лил. Шарик прыгал по сухому столу, и Кешка снова проигрывал Виталию.

      Кешка перестал смеяться над Букварем. Он потешил публику и успокоился.

      Бульдозер сидел на пне, держал двустволку, готовя ее к охоте, и похохатывал, качая от удовольствия головой и показывая на Букваря