Русские символисты. Валерий Брюсов

вера в силу мысли. Часто, подвигаясь шаг за шагом путем логических построений, достигал он таких же безмерных далей, какие открывались его прозрению как художника. Но это богатство даров было и его слабостью. Он не мог, не умел соединить, слить в одно – художественное созерцание и отвлеченную мысль. Он был то мыслителем, то поэтом. Его сознание, как тяжесть, лежало на крыльях его фантазии, пригнетало ее к земле, лишало полета, но едва его мысль, став твердой ногой, пыталась идти самостоятельным путем, как та же фантазия, взлетая опять, останавливала ее, отрывала от земли, влекла за собой. Разрываемое между этими двумя волями, творчество Случевского, как «Недоносок» Баратынского, носится «крылатый вздох меж землей и небесами».

      Мировоззрение Случевского исполнено тех же внутренних противоречий и противоборствий, непримиренных между собою сил, несоглашенных хоров, диссонансы которых образуют иногда, как бы случайно, неожиданную, еще неузнанную гармонию. Среди любимых мыслей Случевского была одна – о том, что Зло, Злое начало, всегда предстает в одежде добродетели, говорит о честности, праведности, святости. Не смея прямо поклониться Злу, он смеется над добром. Его Мефистофель в колыбельной песне ребенку дает ему заветы: «Ты расти и добр и честен… Ты евангельское словотак, как нужно, исполняй, как себя, люби другого…». Его Сатана, соблазняя доброго ангела Элоа, дочь слезы Христовой, приходит в монастырь, одетый монахом, и кропит могилы святой водой. И если странно звучат в устах этого Сатаны-монаха слова о божьих благовестниках, которых он тщетно ищет в мире, то столь же неожиданны были в устах самого К. К. Случевского, милого, доброго и хлебосольного председателя петербургских пятниц, камергера, редактора «Правительственного вестника», его проклятия современности:

      Вперед! И этот век проклятий,

      Что на земле идет теперь,

      Тишайшим веком добрых братий

      Почтет грядущий полузверь!

      Случевский, автор православнейших песен «На Пасху», в то же время автор «Элоа», поэмы, начинающейся кощунственнейшей песней «Была коза и в девушках осталась», и создатель мучительного видения Страшного суда, переданного таинственным посланцем:

      Кругом стремились мириады мертвых

      К престолу бога, и господь поднялся

      И проклял без изъятья всех, кто жил!

      И не было прощенья никому:

      И искупленье стало мертвой буквой…

      И богородица прижалась в страхе

      К престолу сына и просить не смела

      За эти тьмы поднявшихся грехов!

      И оказалась благодать ненужной…

      «Не нужной потому, сказал господь,

      Что осенить пришлось бы благодатью

      Одних только сирот мертворожденных,

      Детей без имени и недоносков!..

      Все, все виновны». Так сказал господь,

      И бледен стал приговоренный мир

      Пред гневом господа. В зеленом свете,

      Струившемся не от погасших солнц,

      А