Тысяча и одна ночь. Эпосы, легенды и сказания

на царей и вождей…»

      И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Пятьдесят вторая ночь

      Когда же настала пятьдесят вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что царевна Абриза сказала рабу аль-Гадбану: «Мне остаются только чёрные рабы, после того как я не соглашалась на царей и вождей», и разгневалась на него и воскликнула: «Горе тебе, что это за слова ты говоришь! Горе тебе, не произноси ничего такого в моем присутствии! Знай, что я не соглашусь ни на что из того, что ты говорил, даже если бы мне дали выпить чашу гибели. Но подожди, пока я приберу новорождённого и приберусь сама и выкину послед, а потом, если ты со мной справишься, делай, что хочешь. И если ты сей же час не оставишь мерзкие речи, я убью себя своею рукой и расстанусь с жизнью и отдохну от всего этого».

      И она произнесла:

      «Оставь меня, Гадбан, с меня довольно

      Одной борьбы с превратностями рока!

      Господь мой запретил мне делать мерзость,

      И он сказал: «В огне приют строптивых».

      И дел дурных не склонна совершать я,

      Оставь же, не гляди дурным ты оком,

      А если не оставишь со мной мерзость,

      Не охранишь моей для бога чести, –

      Сородичей я кликну во весь голос

      И привлеку и близких и далёких.

      Разрежут пусть меня клинком йеменским –

      Развратному не дам себя увидеть,

      Хоть был бы он свободным и великим, –

      Не то, что раб, отродье непотребных».

      И когда аль-Гадбан услышал эти стихи, он разгневался сильным гневом, его глаза покраснели, лицо его сделалось цвета пыли, его ноздри раздулись и губы отвисли, и он стал ещё более отвратителен. И он произнёс такие стихи:

      «О, не оставь меня, прошу, Абриза,

      Убитым от любви йеменским взором[108]

      Суровостью твоей душа разбита,

      Худеет тело, кончилось терпенье.

      Твой взор сердца, как чарами, пленяет –

      Мой ум далеко, а тоска так близко.

      И если землю войском ты наполнишь,

      Я все равно желанного достигну».

      И когда Абриза услышала его слова, она заплакала сильным плачем и воскликнула: «Горе тебе, о Гадбан! Разве до того дошла твоя сила, что ты обращаешь ко мне такие речи! О дитя прелюбодеянья, о питомец непотребства! Или ты считаешь, что люди все равны?» И, услышав он неё все это, скверный раб разгневался, и глаза его покраснели, и, подойдя к ней, он ударил её мечом по шее и убил её, и погнал её коня, взяв сначала деньги, и спас свою душу в горах. Вот что было с аль-Гадбаном.

      Что же касается до царевны Абризы, то она родила дитя мужского пола, подобное месяцу, и Марджана взяла его, прибрала и положила рядом с матерью, и дитя схватило её соски, когда она была мёртвая. И Марджана закричала великим криком, разорвала на себе одежды и посыпала прахом свою голову и била себя по щекам, пока ид лице её не выступила кровь, и она кричала: «Увы, моя госпожа!

108

Взгляд Абризы сравнивается здесь с йеменским клинком, который разит без промаха.