Овернский клирик. Андрей Валентинов

переборол себя. В моей жизни бывали и более опасные поездки, чем эта. Так, во всяком случае, думалось в тот день…

      Брата Петра я нашел на заднем дворе. Нормандец стоял рядом со штабелем заготовленных на зиму дров и лихо орудовал топором, закатав рукава ризы. Несколько братьев постарше с опаской глядели, как топор, словно живой, раз за разом обрушивается на толстое полено.

      – Отец Гильом! – Пьер, на миг прекратив работу, повернулся ко мне. Могучая грудь дышала ровно и спокойно, словно он не тесал полено, а предавался послеобеденному отдыху.

      – Брат Петр! Что вы делаете с этим ни в чем не повинным древом? – вопросил я, ибо сразу же увидел, что к колке дров это занятие не имеет ни малейшего отношения.

      Нормандец взглянул на меня невинными глазами, мигнул и расплылся в усмешке.

      – Посох, отец Гильом!

      – Как? – искомый «посох» обещал быть ростом с самого брата Петра.

      – Посох, – Пьер вновь моргнул. – Отец аббат велеть… велел мне иттить…

      – Идти… – вздохнул я.

      – Идти с вами и братом Ансельмом. Дорога длинная есть. Дорога неровная есть… Дорога опасная есть, – добавил он, чуть подумав.

      Спорить я не стал – меч монаху не положен, но этакий «посох», да еще в ручищах Пьера, вполне может пригодиться. Да смилуется Господь над теми, кто угодит под изделие брата Петра!

      – Отец Гильом! – Нормандец быстро огляделся и заговорил шепотом: – Утром я в деревне быть…

      – Брат Петр! – не выдержал я. – Повнимательнее, пожалуйста!

      Лоб нормандца зазмеился морщинами.

      – Утром я… был в деревне. Там я… встретил человека некоего. Человек сей большой проходимец есть. Он предложить… предложил разное-всякое купить-продать…

      Я взглянул на Пьера со всей возможной выразительностью – и тот окончательно смутился:

      – Ну, отец Гильом! Ну, можно, я просто сказать?

      – Дюжину «Радуйся» перед сном, – вздохнул я. – Вслух и без ошибок. Приду лично и проверю. Итак, некий проходимец предложил продать…

      – Меч, отец Гильом! – глаза нормандца блеснули. – И кольчугу. И два кинжала. Совсем недорого!

      Я прищурился, принявшись наблюдать, как Пьер вначале побледнел, затем начал краснеть. Мысленно я уже составил подходящую к случаю сентенцию – о правилах братьев-бенедиктинцев, о разнице между монахом и разбойником с большой дороги, а также об обязанностях будущего священника. Но в последний момент передумал – за благие, хотя и глупые, намерения грех судить строго.

      – Дорога действительно опасная, – как можно мягче заметил я. – Но меч не поможет. Владеть им вы не умеете, а брат Ансельм – и подавно. Защитой нам будут наши ризы и звание брата-бенедиктинца. Впрочем, если хотите, кольчугу я вам достану.

      Физиономия Пьера медленно приобретала обычный вид. Наконец он улыбнулся:

      – Спасибо, отец Гильом… Только тут еще одно есть… имеется…

      Он замялся, затем с явной неохотой продолжил:

      – Отец аббат